Майя Тобоева - Дева гор
Однако предаваться раздумьям было некогда. Эйки припустила бегом, взвалив дитя на закорки. Но долог путь к убежищу, тяжело карабкаться с ношей по узким каменистым тропкам, перебираться через холодные ручьи. Мокрый подол тяжело лип к ногам, лицо заливал пот. Обессилев, валилась Эйки на землю, а малыш, обхватив ее за шею, молча сопел, не плакал. Отдышавшись, она заставляла себя вставать и идти дальше, но ноги уже не держали ее, когда заросли кустов впереди раздвинулись, и оттуда выскочила Дараппан:
— Хвала Белоликой, ты его нашла! А где Йару?
Она остановилась, задохнувшись. Йару! Йару остался там один…
Кто-то подбежал, подхватил малыша:
— Эйки, не стой, пошли!
Сил хватило на то, чтобы помотать головой. Она должна вернуться назад. Должна найти Йару.
Сколько времени прошло, Эйки не знала. Замерев, прислушивалась к доносившимся из покинутого селения звукам, но слышала лишь стук своего сердца, пойманной птицей бившегося в горле.
То, что она так отчаянно хотела и боялась услышать — крик Йару — донесся со стороны колодца. Рванулась туда и увидела их: полуголые, бегали они, обливая друг друга водой, как проказливые мальчишки. Один внимательно изучал колодезную кладку, водя по ней пальцем. Трое вразвалку шли со двора Харанач, таща задушенных кур. Остальные валялись поодаль на земле, подставив солнцу сильные загорелые тела. Доспехи и оружие лежали в стороне. Они никого и ничего тут не боялись. Да и кого им было бояться…
Чуть левее колодца четверо воинов окружили Йару: он пытался вырваться, но весело гогочущие чужаки стояли стеной. Йару попробовал боднуть одного лбом, — тот, рассмеявшись еще громче, отшвырнул его от себя. Йару упал. Не помня себя, Эйки ринулась к нему. От собственного крика звенело в ушах…
Беготня у колодца прекратилась. Лежащие приподняли головы. Грубые обветренные лица — молодые и не очень. Глаза, шарящие по ее телу. Внутри все сжалось от страха. Сейчас они кинутся на нее, как волки на отбившуюся от стада овцу…
И тут с негодующим воплем: «Зя!» — вскочил на ноги возившийся в пыли Йару. Волосы всклокочены, одежда изорвана, нос запачкан чем-то темным… Кровь! Метнулся к оружию, схватил тяжелое копье и, неловко держа его, двинулся на чужаков. Алчущий крови наконечник, выкованный за морем, тускло блеснул на солнце. Словно сверкнули клыки ощеренной волчьей пасти…
— Йару! Брось его, брось!
Кто-то схватил ее сзади, — горячее дыхание мужчины, лица которого она не видела, обожгло шею, а Йару, упрямо нагнув встрепанную голову, шел на врага, и впервые не было улыбки на его лице.
Не успел замереть ее крик, как один из волков молниеносным движением вырвал у неуклюжего Йару копье. То, что произошло в следующее мгновение, она не увидела, а услышала — чавканье металла, пронзающего живую плоть…
Во взгляде Йару не было ни боли, ни ужаса, только удивление. Точно так же он смотрел, получая от мальчишек тычки, — и молча упал, едва волк выдернул копье из его груди. Удерживавшие ее руки разжались, и она бросилась к беспомощно распростертому телу. Бросилась и напоролась на удар, — рослый воин бил вполсилы: зачем убивать девчонку, когда с ней можно вдоволь натешиться, а то где найдешь в этом диком краю баб? Распаленный взор, хриплое от вожделения дыхание — вот-вот шагнет к ней, сорвет платье…
Внезапно он замер. Все замерли.
— Гэрг! — вырвалось одновременно из множества глоток. — Гэрг…
Огромными прыжками к ним мчался Одноглазый, а волки заворожено смотрели на него и не трогались с места.
Молча, стремительно бросился он на убийцу Йару, и, сцепившись в смертельном объятии, рухнули оба на землю. Хрип из оскаленного рта и хрип из оскаленной пасти… Пес, в чьих жилах текла волчья кровь, метил в горло, в ходящий ходуном кадык, но противник выставил вперед защищенное наручами предплечье. Челюсти Одноглазого сжались, однако вдавленный им в землю двуногий зверь изловчился выдернуть из ножен на поясе кинжал. В мертвой тишине снова раздался чавкающий звук входящего в живую плоть железа, и могучий пес в агонии заскреб лапами по залитой кровью земле…
Вдруг лик солнца заслонили тучи, небо почернело, и яростная вспышка молнии разорвала его в клочья, сопровождаемая гневным раскатом грома. Больно ударил в уши крик — пронзительный крик невесть откуда взявшейся белой птицы. Чужаки сбились в кучу, а когда очередная вспышка молнии вновь вспорола мрак, и гром грянул с удвоенной силой, они, как поджавшие хвосты переярки, попятились и побежали прочь.
Держа голову Йару на коленях, сидела Эйки на земле. Ливень смыл с мертвого лица кровь и грязь, но оно по-прежнему хранило удивленное выражение. Разбитые губы будто спрашивали: за что?
За что? Нэкэ, отец, Йару… Никого у нее не осталось. Одна на белом свете. Но сейчас рядом кто-то был: она спиной ощутила это и, похолодев, обернулась… Волк! Что он делает здесь? Почему не убежал со всеми? Эйки впилась взглядом в недвижную фигуру. И сжалось, перестало биться сердце. Это лицо… Она уже видела его. В первую ночь в мадане. В ту самую ночь, когда, обернувшись птицей, летала над чужим берегом, где у края утеса стоял юный воин и смотрел вдаль. Сейчас его взгляд был устремлен на нее. Взгляд бездонный, как море…
Волк шагнул к ней, протянул руку — на широкой ладони блеснули раскинутые крылья морской птицы.
Молча взяла Эйки свой амулет. Этих крыльев коснулся чужак. Память о матери осквернена… Пусть не его клинок нанес Йару гибельный удар, но он тоже пришел из-за моря на парусах смерти. Опустила глаза, не желая глядеть на него, а он не уходил. Сказал что-то — будто камешки во рту перекатывал — и показал рукой в сторону, где скрылись его соплеменники, потом — на доспехи с оружием. Ну, конечно… Они вернутся за ними.
Надо было уходить. Но Йару тяжелый, одна она его не утащит. К тому же убитого не примут Пещеры предков — тело его должно быть предано матери-земле, и лишь мужчина может отверзнуть ее лоно. А в Дэкире сделать это некому, остались старики да мальчишки… В голове мелькнула мысль, от которой она в первое мгновение пришла в ужас: позволить отродью племени убийц дотронуться до несчастного Йару? Душа, не успевшая отлететь далеко, может испугаться…
Но выбора не было. Волк чужак, но он мужчина. Мужчина, могущий отверзнуть земное лоно. И все же решиться было трудно, пока он не подошел к распростертому на земле мертвому псу — поднял голову к небу, и Эйки услышала леденящий сердце вой — так выл Одноглазый, почуяв гибель хозяина. Теперь этот вой провожал его самого. Волк распознал волчью кровь. Затем наломал в придорожных кустах веток и забросал его. Укрыл мертвого от живых…
