Ольга Голотвина - Привычное проклятие
— Ладно, — решился Кринаш. — Можете даже заночевать, если до вечера погода не уймется. Ясно-понятно, за плату. И оружие — в сарай. Согласны?
— Конечно! — ответила за всех маленькая атаманша.
— Тогда — лаини слау, тали! — Кринаш широким жестом указал на дом и с удовольствием увидел, как расширились глаза Уанаи.
— Ты знаешь язык ксуури?
— Несколько слов. Нахватался, когда сопровождал ваше посольство в Джангаш. А вот чего не понимаю: вы же носите длинные волосы, даже у мужчин косы до пояса. А у тебя…
Гостья подняла руки к своим коротко остриженным снежным волосам.
— Я оставила их там же, где имя, — прощебетала она любезно. — Мне приказали остричь волосы, когда изгоняли из страны.
«Еще загадка! — подумал Кринаш. — Ксуранг далеко. Пока она сюда добиралась, волосы должны бы отрасти. Подстригает сама? Медленно растут? Или она перенеслась в наши края каким-то чудом?»
— Эй! — окликнул он идущую к дому ксуури. — За что тебя изгнали-то?
Та не услышала. Или не пожелала ответить.
— За многочисленные преступления, — хором сказали за его спиной два мужских голоса.
— Что? — обернулся Кринаш.
— За многочисленные преступления, — повторил Бурьян. — Она всегда так отвечает. Ох, чует мое сердце, вспомним мы еще добром Хвата, хоть он и сволочь!
* * *С птичьего полета видно было, как сузилась Тагизарна, как белой шапкой взбивается пена вокруг хищных темных валунов. Пенные Клыки!
Распахнув широкие крылья, Вастер вцепилась взором в корабль. Если б взглядом можно было потопить проклятое судно!..
Нет! Не дрогнула рука у толстого капитана, который сам стоял у руля. И тролли не высыпали на берег, швыряя в корабль громадные камни!
Ах, чтоб его Серая Старуха в щепки разнесла! Прошел! Проскочил!
Впрочем… почему так тревожно засуетились матросы?
Птица снизилась. Теперь до нее долетали обрывки голосов:
— Зацепило все-таки!
— Сильно хлещет?
— До пристани продержимся!..
До пристани?.. Птица взмыла выше. Вот речная излучина, а за ней — обнесенный частоколом постоялый двор. И дощатая пристань. Значит, корабль причалит здесь?
Тогда именно здесь Вастер встретит своего врага!
* * *Разнося миски с кашей и жареной рыбой, Дагерта настороженно поглядывала на гостей. Ой, не вышло бы потасовки! Чего еще ожидать, когда нос к носу сходятся лесные волки и сторожевые псы?
Вот они — сидят, искоса поглядывают друг на друга. Справа — двое стражников из Замка Трех Ручьев. Добротная одежда, черно-синие перевязи на груди: люди Спрута. Один широкоплечий, высокий, лицо утонуло в курчавой бороде. У того, что пониже, круглая смешливая физиономия и выпирающий над поясом кругленький животик.
Слева молча склонились над мисками Бурьян и Горластый. Рядом — эта белобрысая, их новая атаманша. С первого взгляда можно принять за девчушку, но Дагерту не проведешь: баба, да еще и хищница!
А между ними уплетают кашу певец Арби и бедно одетый паренек, у которого еще надо выспросить, кто он такой и куда путь держит…
— Слышь, приятель, — окликнул певца высокий стражник, — ты сюда пришел от верховий или со стороны Джангаша?
— Из столицы, — охотно откликнулся Арби. — Не слыхали снизу по течению отголоски рыданий? Это плачет покинутый мною Джангаш!
— Снизу, да? А не встречал по пути такого человека: лет сорока, сутулый, тощий, одноглазый, бороденка с проседью, одет в жуткую рвань? Мы беглого ищем.
— Вообще-то встречал как раз такого, — возвел поэт глаза к потолку. — Ну точь-в-точь! Только одежа справная, суконная.
— Может, снял с кого, — подался вперед стражник. — Где ты его видел? Давно?
— Пожалуй, и не такой уж сутулый, — продолжал рассуждать Арби. — И не на сорок выглядит, а помоложе. Тощий? Навряд ли, брюшко как у твоего приятеля… и бороды не было… верно-верно, гладкий двойной подбородок, так что насчет проседи ничего не скажу.
— Да что ты нам голову морочишь… — начал наливаться гневом стражник.
— Не сердись! — примирительно поднял ладонь Арби. — Ты же сказал: одноглазый! Вот я и подумал… Хотя постой-ка, пожалуй, у того были два глаза… Зато помню совершенно точно — и тут ты меня не собьешь! — он назвался здешним мельником.
Не успели стражники огрызнуться на явное издевательство, как вмешался Бурьян:
— Одноглазый, говоришь? Тощий? Борода с проседью? Припомни, Горластый: не с ним ли мы вчера повстречались?
— Похоже на то, — серьезно кивнул Горластый. — Я бороду не разглядывал — есть там проседь, нет ли. А так все сходится.
Забыв про шутника-певца, оба стражника насторожились, как псы, учуявшие след.
— Вчера? И где вы его видели?
— Да здесь, выше по реке, — услужливо объяснил Бурьян. — Он ехал верхом на драконе и играл на свирели. Просил передать, чтоб вы его не искали. У вас, мол, в замке такая тоска беспросветная, что крысы-мыши-пауки уже разбежались, теперь и людям пора врассыпную.
Низенький стражник рванулся к обидчику, но товарищ удержал его за плечо и сказал ядовито:
— Тоска, да? Верно, у вас повеселее живется! Вон какую кралю чужеземную себе раздобыли! Небось из кожи лезет, чтоб вас распотешить!
К разочарованию стражников, их недруги невозмутимо продолжали уплетать рыбу. Мол, ксуури сама за себя постоит!
Ободренный их молчанием, толстый стражник поднялся со скамьи, подошел ближе к Уанаи, оперся на столешницу возле самого ее локтя:
— Много люди болтают про дальние страны. Вроде в Ксуранге и люди не как люди, и бабы не по-нашему устроены…
Женщина даже не смотрела в сторону обидчика, розовым кошачьим язычком слизывая с ложки кашу.
— В Ксуранге небось и детей клепают не по-людски. — Стражник расплылся в гнусной ухмылке. — А я б не отказался поиметь тебя по-вашему, по-чужеземному. Может, договоримся? Я заплатить могу. Интересно же!
Будь на месте Уанаи другая женщина, Дагерта осадила бы наглеца. Но белобрысая ксуури вызывала у хозяйки неприязнь. К тому же она, как и Бурьян с Горластым, считала: раз баба сунулась в мужские игры, так нечего ей пищать и прятаться за чужие спины.
Атаманша и не пыталась пищать и прятаться. Не спеша отставила миску, спокойно взглянула в наглую рожу стражника и любезно прощебетала:
— Это хорошая мысль. Нет-нет, платить не нужно: я и сама скучаю по старым добрым обычаям моей родины.
Стражник поперхнулся, но взял себя в руки и продолжил напористо:
— Так, может, на сеновале, а?
— Сеновал — место не хуже прочих, — так же ровно и вежливо прожурчала ксуури.
Вот тут бы Дагерте и вмешаться: сказать, что ее дом — не бордель, что нечего на ее сеновале собачьисвадьбы играть. Но помешало неясное ощущение: что-то здесь не так!
