Анна Гурова - Мельница желаний
Взглянул на миску с молоком и отмерил ладонью половину:
— Вот столько свежей человечьей крови. Я сейчас лягу спать, перед рассветом разбудите. Когда проснусь — чтоб была. Да смотрите, чтобы не загустела!
Окинул насмешливым взглядом побелевшие лица.
— Всем ясно?
— Да, господин. Не надо ли ездового оленя, запас пищи в дорогу? — собрав все силы, спросил Ише. — Не прислать ли девицу размять плечи и согреть ложе?
Тун брезгливо поморщился.
— Ничего не надо, а девицы ваши провоняли дымом. Разбудите меня перед рассветом. И чтобы кровь была. Иначе, — глянул хищно, — я ее сам добуду. Ступайте.
Старейшины, пятясь, поползли к выходу. Смирившийся с неизбежным Ише как раз начал прикидывать, сколько здоровых молодых мужчин стойбища понадобится, чтобы без ущерба нацедить необходимую миску крови, когда тун обратился к нему:
— А ты, старик, останься. Я еще с тобой не закончил. И спросил, голосом вгоняя старейшину в дрожь:
— Где Йокахайнен? Почему не пришел меня поприветствовать?
Ише мгновение колебался, не соврать ли, что сын в отъезде, но не рискнул и, обмирая, что-то забормотал про обычаи, почетных гостей и негодных мальчишек…
Тун отмахнулся:
— Тащи его сюда. Старейшина выскользнул из вежи, и вскоре вместо него вошел молодой саами — невысокий, худой, с длинными черными косами и дерзкими узкими глазами.
— Что, хотел спрятаться от меня, ничтожный раб? — зловеще спросил тун.
— Прости, господин, сын должен слушаться отца, а отец велел мне сюда не соваться.
— И ты так бы и сидел в своей веже, пока я не улетел?
— Я сыграл бы на кантеле — ты бы услышал.
— Да я и так тебя учуял еще на подлете. К тому же я знал, что тебя здесь застану, потому и сделал крюк до вашего стойбища.
— Счастлив снова видеть учителя. Приветствую, господин мой Рауни.
Саами поклонился с преувеличенным смирением. Тун хмыкнул, перешагнул через очаг и хлопнул его по плечу.
— Давно не виделись, Йо. Садись сюда, есть разговор…
Когда Йокахайнен вышел из отцовской вежи, на улице уже давно стемнело. Юноша потянулся, посмотрел в усыпанное звездами небо. Над горизонтом парил предок рода, Могучий Ворон Тьмы, глядя на тундру желтым глазом — луной. За площадкой, где поднимались в темноту рогатые столбы, посвященные покровителю и прародителю всех саами Мяндашу, оленю-оборотню, мелькнул свет. Кто-то откинул полог вежи и махал ему рукой, подзывая жестами:
— Эй, иди сюда!
В дальней веже с нетерпением поджидали старейшины.
— Ну что, я не ошибся? — приглушая голос, спросил Ише. — Это Рауни, сын Хозяйки Похъёлы? Тот, что учил тебя рунному пению?
— Он самый.
— Сказал, что ему здесь надо?
— Здесь — ничего. Он летит на юг, в земли карьяла. Старейшины несколько мгновений молчали, переваривая новость.
— Стало быть, наши нойда не ошибались, — проскрипел один из них. — Границы больше нет.
— Граница тает, как лед в начале лета, — кивнул нойда. — Пока еще держится, но трещин все больше — вот-вот лопнет…
— Да подожди ты со своими трещинами, — оборвал его Ише. — Зачем Рауни собрался к лесовикам? Почему так срочно и скрытно? Он гонец? К кому?
— Нет, не гонец, — сказал Йокахайнен. — Как я понял, его послали кого-то убить.
Эта новость надолго погрузила стариков в задумчивое молчание.
— Раз Лоухи послала на такое дело собственного наследника, — прошамкал самый старый, — значит, дело это очень серьезное…
— Почтенные, — вмешался Йокахайнен, — я предлагаю дождаться завтрашнего утра. Не хочу вас пугать, но тун способен нас услышать, даже если мы уйдем в холмы.
— Мой сын мудр не по годам, — поддержал его Ише. — Пусть сначала улетит тун.
Предрассветное небо было холодно-розовым, бурая трава поседела от инея. Тун вышел на край стойбища и остановился. Саами, робко и почтительно следовавшие за ним шагах в двадцати, столпились у последней вежи.
— Ну, где кровь?
Ише выступил вперед, с поклоном протянул туну бурдючок. Тун принюхался, одобрительно кивнул и выпил его содержимое одним длинным глотком. Когда он обернулся, чтобы отдать бурдючок, все невольно отшатнулись — как есть утчи! Нос заострился, как хищный клюв, лицо сузилось, кожа стала чешуйчатой, словно змеиная. С громким хлопком тун выпустил и распахнул крылья. В тот же миг над горизонтом показался край солнца. Свет ударил в глаза саами, а в следующий миг путника уже не было — только в небо плавно поднималась огромная птица, тяжело взмахивая крыльями. Саами провожали туна взглядом, пока он не превратился в далекую точку в розовом небе. Тогда старейшина выпрямился и перевел дух.
— Улетел!
Никто не ответил. Саами развернулись и побрели обратно в стойбище.
Теперь разговор пошел куда свободнее.
— О чем вы вчера говорили полночи? — насел на сына Ише. — Что этому туну от тебя надо?
— Рауни приказал мне отправляться на юг, вслед за ним.
— Зачем?!
— Он хочет, чтобы я вызвал на бой тамошнего колдуна Вяйнемейнена.
Старейшины ахнули. Имя знаменитого карьяльского колдуна было хорошо известно в землях саами. Оно и почиталось тут выше, чем имена самых сильных местных нойда.
— Эти похъёльцы потеряли всякий страх! — рявкнул Ише. — Если им неймется свернуть себе шею, при чем тут мой сын?! Йокахайнен, ты никуда не поедешь! Только ты вернулся из внутренней Похъёлы, только я решил — всё, оставили тебя в покое, и вот опять! Горе нам! Боги покарали нас, послав на наши головы тунов! Они забирают у нас всё, что видят их жадные глаза, а что им не нужно, продают варгам за украшения и оружие! Они как волки среди оленей — приходят и режут. В стойбище больше двухсот мужчин, и ни один этому людоеду ни слова поперек не сказал, когда он потребовал человечьей крови!
Все промолчали. А что тут скажешь?
— Этому крови не дали бы — явились бы другие, взяли сами, — ответил другой старик. — Твоему сыну и в самом деле не след идти к карьяла. Он только навлечет на нас гнев их чародея. Да Вяйнемейнен его в землю живьем загонит, а потом примется за нас!
Третий старец покашлял и сказал:
— Этак мы окажемся между гневом карьяльского колдуна и местью тунов. Нет, пусть Йокахайнен выполнит приказ. Пусть найдет Вяйнемейнена… и расскажет ему всю правду. О том, что творится на земле и на небе, и самое главное — о том, что в его земли тайно направляется сын Лоухи. Пусть чародеи разбираются между собой. При чем тут мы, саами?
— А если тун об этом узнает?
Старики заспорили. Йокахайнен, как младший, почтительно помалкивал, но видно было, что про себя он уже всё решил.
