Эмиль, Гнитецкий - Благими намерениями
Знаю, плачет по мне плаха и топор!
Ты меня для антуража,
Не узнала чтобы стража,
Подстриги под графа, слышишь, просит тебя вор!
Брадобрей, милсдарь Шалахо,
Ты не охай и не ахай.
Ты не охай и не ахай, дорогой!
Беспокоишься, я вижу,
Но не бойся, не обижу.
Заплачу тебе за стрижку щедрою рукой.
Взяв ещё несколько аккордов, Кадрош закончил играть, встал и поклонился залу. Его песню встретили долгими аплодисментами, свистами и криками одобрения. Кто-то развернул плакат, на котором было написано "Кадрош и народ - вместе!".
- Что за... - пьяно выругался сыскарь, - Мерзкое ворьё... Ик... Стричь под графа?! Да я бы за такое...
- Вот я и говорю, это возмутительно, милсдарь! Хлебните-ка ещё огненной.
- Спасибо... Ик... - рассыпался в благодарностях Мольх, сделав глоток, от которого его стало уже сильно мотать из стороны в сторону, - Так вы... Ик... говорите, этот кл...кл... клоун Кадрош только такие песни поёт? А что ещё д-делает?
- Да ничего не делает, - шепнул собеседник, - Жирует во дворце и пиликает на своём инструменте. Говорил ему наш князь, возьмись за ум, возьмись! А тот ни в какую. Я, кажется, понял, - подмигнул Мольху, - Он прославляет жуликов и воров, а стража потом ловит этих же преступников, чтобы у них работа была. Рука руку моет!
- Ну это... Ик... Вообще уже ни в какие ворота! С этим надо бороться! - топнул ногой и чуть не свалился с лавки сыскарь. Пришлось незнакомцу ловить его за грудки и снова сажать.
- Сейчас будет вторую песню петь. Тоже послушайте! - услужливо протянул кувшин незнакомец.
- Уважил... Ик... Я в долгу перед вами, - Мольх начал беситься, что тут творится такое. Впрочем, он не заметил, как сосед внимательно следит за всеми его движениями и словно бы прячет недобрую улыбку. Посмотрел уже с нескрываемой ненавистью на Кадроша и зло спросил: - А чего он... з-з-за этими... Ик... Амбалами прячется, курва?! Раз в... в... в... народе, почто от него прятаться, ик?
- Лицемер он! - шепнул ответчик.
- Точно... Ик... Ну, сука, твою гвардию, мою кавалькаду! - сыщик уже утратил всякое чувство реальности и действовал на одних эмоциях. А они, подогретые изрядным количеством спиртного, в данный момент говорили ему, что Кадрош - плохой.
- А господин обратил внимание, сколько на этом певуне цепей, колец, побрякушек?
- Да, вырядился... Ик... Клоун!.. - злобно прошипел сыскарь, глядя исподлобья на сцену, - Куда ему столько? Ходячая ювелирная... Ик... Лавка!
- Так он после концерта будет свои побрякушки в толпу кидать, милсдарь! Дешёвые подделки! Я даже больше скажу! Чтобы альбиэльские мастера сделали ему музыкальный инструмент, он тайком распорядился поднять дорожные налоги, обирая тех, за кого он якобы радеет!
- Вот ур... у-у... ур-р-род! - снова взбесился Мольх, - Я видел... Ик... Собрание на Пор-р-ртовой... Объявление... Погонщики... - продолжал нести бессвязную околесицу, окончательно разомлевший сыскарь, сжимая кулаки.
Вернувшись из-за кулис, княжич после короткого объявления стал играть вторую песню. В этот раз он на стул садиться не стал, а активно двигался по сцене, делал выразительные жесты, не забывая и про мимику. По ритму композиция была быстрее первой, яростной и напористой. Выдержав вступление, он запел, не забывая пританцовывать и подходить максимально близко к краю помоста, как будто впитывая заряд зала:
Ни эльфы с дварфами, ни люди с гномами
Как не пытались, не могли схватить.
От них мы бегали волчьими тропами,
Уж очень сильно нам хотелось жить.
От них мы бегали волчьими тропами,
Уж очень сильно нам хотелось жить.
А как-то вечером в корчме сидели мы,
Сыскарь со стражей, мимо проезжал.
И вроде в воротник лицо закутали,
Но тот сыскарь меня тогда признал.
И вроде в воротник лицо закутали,
Но тот сыскарь меня тогда признал.
На эшафоте мы, палач готовится.
Кричу: "Не хватит вам на нас петлей.
Не волокли нас чтобы на шибеницу!
На нож всех стражников и сыскарей.
Мольх, скрестив руки на груди, уронив голову на грудь, дёрнулся от тычка в бок, словно ужаленный. На ухо ему закричали:
- Нет, совсем уже обнаглел! Слов нет! Вот слушайте, что он себе позволяет!
Тем временем Кадрош снова повторил припев два раза, словно специально повысив в конце голос, чтобы сыщику было слышно:
Не волокли нас чтобы на шибеницу!
На нож всех стражников и сыскарей".
- Ах ты байстрюк! - зашипел Мольх, - Ну я тебе сейчас, потроха сучьи, покажу, кого тут... ик... на нож!
Собеседник резко наклонился и что-то быстро прошептал Мольху на ухо.
Никто не заметил, что глаза его стали безумными и злыми.
Сыскарь попытался вытащить меч, но пальцы лишь сжали пустоту. Меч куда-то пропал. Нервно заметавшись, он стал искать предмет поувесистее. Взяв протянутый сосуд, выпив махом остатки самогона, он перехватил его за горлышко, побежал к помостам с воплями брани, расталкивая людей в стороны. Охрана среагировала мгновенно, но поскольку слушатели танцевали и толкались, то в неразберихе Мольху удалось разбить кувшин об шлем одного стражника, проскочить мимо него и, спотыкаясь об лестницу, забраться на сцену. Преследующий Мольха другой стражник поскользнулся на ступеньке и откатился назад, помешав остальным задержать атакующего. Сжав кулаки от бешенства, и уже не соображая, что творит, Мольх, словно отсечённый от внешнего мира коконом, набросился на опешившего Кадроша. Тот замер, ничего не понимая, пожал плечами и спросил низким голосом, словно бубнил в бочку "Извините, а вам чего?". С рёвом доведённого до крайней злобы человека "Ах ты, курва ряженая, сыскарей на нож?! А ну отдавай свой мерзкий инструмент!", выхватил из рук кифару, замахнулся и огрел княжича с размаху по голове.
Раздался треск ломаемого дерева, и младший сын князя, качнувшись, схватился руками за голову. Через секунду ноги подкосились, и он рухнул на сцену, как поваленное дерево.
