Вальтер Моэрс - Город Мечтающих Книг
Я застонал.
— Как вы догадались?
Кабанчиковый рассмеялся.
— Извините. Наверное, рано или поздно начинает действовать на нервы. Когда адрес у тебя, так сказать, на лбу написан.
— Ну, бывает и хуже.
— И то верно. Особенно, если адрес не столь благородный. Писатели у нас в большом почете.
— Я еще только собираюсь им стать.
— «Я еще только собираюсь им стать» — опять прекрасное название! Интересное. Итак, вы молодое дарование на пороге свое гораскрытия. Наверное, самое прекрасное мгновение литературной карьеры. Сердце переполняется впечатлениями и жаждой действий, мозг пламенеет идеями.
— Не рискнул бы такое утверждать. Это клишированное представление о творчестве. В Данный момент, например, у меня нет решительно ни одной идеи.
— Может, об этом стоит написать! Страх перед пустым листом, панический ужас выгореть уже в молодые годы. Блестящая тема! Мне вспомнилась рукопись у меня в кармане, и я рассмеялся. — И это тоже клише.
— Тут вы правы, — улыбнулся толстяк. — Да и что я знаю о написании книг? Я умею только их продавать. Позвольте представиться: Клавдио Гарфеншток, литературный агент. — Он протянул мне визитную карточку.
— Вы консультируете писателей?
— Это моя профессия. Вам нужна консультация?
— В данный момент нет. Я еще ничего не написал, насчет чего можно было бы консультироваться.
— Это придет, это придет. Когда настанет время, вы, возможно, вспомните про мою визитку.
Принесли напитки и бутерброды, — громадные, толщиной в большой палец куски хлеба, щедро намазанные маслом и прозрачным медом, в котором плавали мертвые пчелы. От глинткофе пахло мускатом. Я удивленно воззрился на пчел.
Гарфеншток усмехнулся.
— Книгородское фирменное блюдо, к которому надо сперва привыкнуть, но потом никогда не надоест, помяните мое слово! Теплый из печки серый хлеб с перченым маслом и медом, в котором застыли жареные пчелы! Не бойтесь, перед жаркой пчел лишили яда и жал! Они так вкусно хрустят!
Я потянулся за бутербродом.
— Но все равно осторожно! — предостерег Гарфеншток. — Случается раз в год по обещанию, но, бывает, какая-нибудь пчела не лишилась ни жала, ни яда. А если яд попадет в кровоток, можно провести пару весьма неприятных недель со спазмами жевательных мышц и лихорадочным бредом. Эти демонические пчелы из Медовой долины — довольно агрессивная разновидность. Ну да, впрочем, они только придают книгородскому бутерброду пикантность. Сами понимаете, подспудная опасность, неопределенность. Пощекотать нервы и так далее. Лучше жевать медленно и помнить про жало. Тогда и вкусовые ощущения сохраняются дольше.
Осторожно откусив, я принялся сосредоточенно жевать. Пчелы действительно были вкусными, походили на жареный миндаль. Я одобрительно циркнул[5] зубами.
— Отменно, — похвалил я.
— Попробуйте глинткофе, — посоветовал Гарфеншток. — Лучший в Книгороде.
Я отпил глоток. Кофе был горячий, и в желудке у меня разлилось приятное тепло. Кровь ударила в голову, меня охватила легкая эйфория.
— В нем солидная доза ушана из местности Де-Лукка. Пятидесятипятиградусный! Поэтому и кофе наслаждайтесь вдумчиво! — Гарфеншток рассмеялся.
За всю мою жизнь я не пробовал алкогольных напитков крепче вина. Пятьдесят пять градусов! Умеют же жить в больших городах! В голове у меня шумело, я был пьян свободой и радостью открытий.
— Вы были знакомы с Дождесветом? — спросил я, у меня вдруг развязался язык. — Каким он был?
— Я бывал на различных приемах в его доме, осматривал его библиотеку. Я присутствовал на площади, когда он вернулся из своей первой экспедиции и потерял сознание у нас на глазах. А также, когда он спустился на поиски Тень-Короля.
— Вы думаете, он мертв?
— Надеюсь.
— Не понимаю.
— Ради его же блага надеюсь, что он мертв. Никто не знает наверняка, что происходит под этим городом. — Гарфеншток дважды топнул ногой по половицам. — Но одно ясно: ничего хорошего. Дождесвет уже пять лет как исчез. Погребен под книгами, так сказать.
— Хорошее название, — вырвалось у меня. — «Погребен под книгами».
Вид у Гарфенштока стал озадаченный.
— Верно, — кивнул он и нацарапал фразу в блокноте. — Если он еще жив, — пробормотал он, — если все эти пять лет он провел в подземельях… Такого никому не пожелаешь.
— Вы верите в легенды? В Тень-Короля и все такое? В страшных книжнецов? В замок Тенерох? — я усмехнулся.
Гарфеншток поглядел на меня серьезно.
— Никто в Книгороде не сомневается в том, что внизу есть вещи, которым лучше бы не существовать, — отозвался он. — Беззаконие. Хаос. Только не подумайте, что мы распускаем жуткие слухи, чтобы привлечь туристов. Как, по-вашему, что можно было бы сделать из этих катакомб, будь они полностью разведаны? От восьмидесяти до девяноста процентов города не используется и пребывает во власти невесть каких тварей. Разве с деловой точки зрения это разумно? Чушь! — На физиономии Гарфенштока отражалось искреннее возмущение. — Но нельзя закрывать глаза на то, что здесь происходит снова и снова. Я видел тех, кто рискнул спуститься в катакомбы и кому удалось выбраться назад. Люди с оторванными конечностями, с зияющими ранами от укусов. Тех, кто перед смертью мог только кричать или нес околесицу. Один прямо у меня на глазах вонзил себе в сердце нож.
Свинячьи глазки Гарфенштока стали неестественно большими и яркими, он, казалось, смотрел сквозь меня, мысленно возвращаясь к тому кошмарному событию. Я смущенно потягивал кофе, уставившись на свое искаженное отражение в чашке.
Встряхнувшись, Гарфеншток тоже отпил большой глоток, потом подался вперед, легонько хлопнул меня по плечу и улыбнулся.
— Но довольно об этом! У Книгорода есть и хорошие стороны. Что, собственно, привело вас сюда?
У меня не было никакого желания рассказывать про мою утрату и горе.
— Ищу кое-кого.
— Ага. Издателя?
— Нет. Писателя.
— Фамилия?
— Не знаю.
— Что он написал?
— Не имею представления.
— Как он выглядит?
— Без понятия.
— Ага. Тогда вы ему прямо на пятки наступаете! — снова хохотнул Гарфеншток.
Я вспомнил предостережение эйдеита, но потом все же достал письмо.
— У меня есть один его текст.
— Вот это хорошо. Почти что визитная карточка. Можно мне посмотреть?
Лишь немного помедлив, я протянул ему рукопись. Гарфеншток начал читать. Я незаметно подался вперед, чтобы наблюдать за ним. Он читал без тени эмоций, бормоча что-то себе под нос, быстро, безрадостно, с опущенными уголками рта — как делает это большинство тех, кому приходится много читать по работе. Я искал в его физиономии хоть какой-то признак озадаченности или воодушевления, но ничего подобного не нашел. Посреди рукописи он прервался и недоуменно поднял взгляд.
