Марина Дяченко - Ключ от Королевства
Гарольд на секунду растерялся:
— Дядя, у меня, это, деньги есть, что же я буду… неудобно выходит…
— В последний раз видимся! — рявкнул дядя Щук так, что я отпрыгнула ещё на полшага. — Сына моего друга — в «Хрусталь»! Будет о чём вспомнить!
— Но я же не один.
— Друга сына моего друга, нового мага дороги — угощаю!
Оказывается, дядя вовсе не был глухим. Только как бы ему объяснить, что «Лена» — имя девочки?
И стоит ли объяснять?
Этот «Хрусталь», честно говоря, стоил того, чтобы на него посмотреть. Я вошла — и разинула рот.
Хрустальный грот. Хрустальные колонны. Свечи в хрустальных шарах плавают в круглом озерце с хрустально-прозрачной водой. И потолок прозрачный! Видно — хоть и искажённое — небо, и дым поднимается вверх по прозрачному дымоходу… Одна стена тоже наполовину прозрачная, мутноватая, правда, как толстый лёд, вся в трещинках и мелких цветных прожилках. За стеной горели огни — получалось очень красиво.
Людей было совсем немного — в одном углу трое горожан жевали, хлебали, негромко переговаривались. В другом ужинала супружеская пара с мальчиком. Перед пацаном на столе высилась цветная башенка с зубцами, флажками, с лепестками и листьями — десерт? Мороженое?
И я такое хочу!
Дядя Щук усадил нас с Гарольдом за столик под хрустальной гроздью винограда. Свет дробился в каждой виноградинке, переливался красным, зелёным, бирюзовым. Даже Гарольд, кажется, забыл о своих бедах и заулыбался, предвкушая отличнейший вечер.
— Видишь его? — Дядя Щук склонился ко мне, ткнул пальцем в Гарольда. — С отцом его сто морей прошёл. Вот это был друг! На дне успокоился. Из наших был, из простых. А сын уродился в Королевство… И вот теперь — прощайся. Жили-были — все, уходят, а чего им не сидится? Сидели бы… Несёт их нелёгкая по таким местам, что не за столом будь сказано. Неймётся. А почему?
— Дядя! — Гарольд нахмурился. Посох его, непрочно прислонённый к спинке стула, упал. Гарольд поставил его снова — посох заново грохнулся.
— Да пристрой его где-нибудь, — печально посоветовал дядя Щук. — Я понимаю. Король сказал — в поход, значит, в поход. Ну, коли в последний раз за человеческим столом сидите… Какого тебе, Гар? Сладкого?
— Да. — Гарольд пристроил свой посох в углу. — И ей, — кивнул на меня, — тоже.
— Так ты девчонка? — Дядя Щук если и удивился, то не очень. — Ох, времена пошли, у Оберона в магах дороги девчонка служит… Сейчас принесут.
Он встал и удалился за хрустальную стену. Стена была неровная: дядина тень плыла, делаясь то больше, то меньше, будто отражение в комнате кривых зеркал, и наконец встретилась с другой тенью. Послышался неразборчивый шёпот: кажется, дядя заказывал для нас ужин.
— Здесь всё дорогое, да?
— Ага. — Гарольд улыбался. — Сейчас вино принесут. Сладкое. Тебе тоже можно.
— А у тебя отец был моряком?
— Да.
— А чего ты не рассказывал?
— А тебе разве интересно?
Я замолчала, раздумывая: обидеться?
Две тени за хрустальной стеной разошлись. Дядя Щук вернулся, и почти сразу нам принесли поднос с тремя большими стаканами. Один дядя пододвинул Гарольду, другой поставил передо мной, третий взял себе.
— Ну, дети мои, — он вдруг подмигнул мне, как будто мы сто лет были знакомы, — лёгкой вам дороги через земли неоткрытые, через тьму, через мрак…
Мы чокнулись. Мне не понравился запах красного напитка. Какой-то слишком приторный, противный.
Я коснулась губами края стакана. Пусть дядя думает, что я пью. Не жаловаться же, что в самом их роскошном ресторане вино несъедобное.
Гарольд отпил половину от своего стакана. Блаженно улыбнулся. Я вспомнила, как мы на дне рождения Ритки пили шампанское — потом, правда, Лёшка опрокинул Риткин аквариум с рыбами, но шампанское, по крайней мере, вкусное. И пахнет приятно. В отличие от этой бурды.
В зал вошли новые посетители, заняли стол напротив; а ведь мне будет скучно, подумала я. Как бывало скучно с гостями отчима — вроде бы все довольны, еды на столе полно (весь день готовили), и говорят, говорят, смеются, а скучно — хоть под стол лезь.
— Сейчас, — сказал дядя Щук. — Сейчас овощи принесут, потом горяченькое, потом сладенькое — для зрения полезно… Пойду-ка гляну, как они там.
И опять ушёл за прозрачную стену. И опять я увидела, как его тень встретилась с другой тенью.
— Гарольд…
Он задумчиво допивал своё вино. И все улыбался. Рот его расползался шире, шире…
— Гарольд?
— А?
— Нет, ничего… Ты не пьяный?
— Маги не пьянеют.
— Да ну?
Он глядел в свой стакан, будто любовался пустеющим донцем. От нечего делать я обвела взглядом хрустальный зал.
Те, что были с ребёнком, поднимались, чтобы уходить. Новые посетители, трое в одинаковых тёмных одеждах, о чём-то совещались, сдвинув головы. Один из них будто мельком глянул в нашу сторону…
Меня пот прошиб. Взгляд был не случайный. А тот, кто его бросил, коренастый мужчина с лицом таким бледным, что в свете хрусталя оно казалось синим, показался мне очень нехорошим человеком.
Может быть, он вообще вампир. Только у вампиров бывают такие одутловатые белые лица и тёмные, почти чёрные губы. А глаза, наоборот, светлые, желтоватые.
— Гарольд…
— У?
Мой учитель сидел перед пустым стаканом, упирался руками в стол и явно старался не упасть носом в столешницу. Глаза у него были бессмысленные, круглые, стеклянные.
Почему я не завопила от страха? Откуда я поняла, что надо вести себя тихо?
Быстро глянула за хрустальную стену. Дядя-тень совещался с неизвестной тёмной тенью. Прозвучали разборчивые слова в этом шёпоте — или мне померещились?
— Как условлено. Получишь. Делайте, а меня оставьте. Привёл — и всё. Нет, ты погоди…
У Гарольда в глазах был страх. С ним явно творилось неладное, он не ждал такого подвоха от простого стакана вина.
— Твой дядя привёл нас в ловушку, — прошептала я одними губами.
Он всё-таки упал лицом в стол, и я подумала, что в стакане был яд, что всё пропало. Как выбираться? Мимо синелицых, что сидят и зыркают? И как мне выбираться одной — бросать Гарольда?!
Он упал — но сразу же поднялся. На лице у него было напряжение штангиста, который вот-вот провалит очередную попытку.
— Ле…на… беги.
Я громко рассмеялась и потрепала его по плечу — чтобы синелицые, зыркавшие на нас по очереди, не поняли, что происходит.
— Куда я убегу? — спросила я, не переставая по-дурацки хихикать. — Думай, что делать… У тебя же есть посох…
Гарольд снова упал, лбом расколол пустой стакан, осколок врезался в бровь. Дядя и тот, с кем он беседовал за стенкой, разошлись; дядя Щук вышел в грот и двинулся к нашему столику. Лицо у него было напряжённое, глаза так и шныряли. Он увидел лежащего Гарольда и осколки пустого стакана.
