Сергей Радин - Путы для дракона
— Не помню. Видимо, привычка была такая — что-то на плече носить.
Костик уставился на плечо Леона, наверное, пытался представить, что за оружие могло уместиться в — на — этих хитроумных переплетениях.
— Я — пас… — начал он.
Что-то стремительное и маленькое метнулось от полуоткрытой из-за жары оконной рамы. Остро, со свистящим треском пронзило воздух, будто бумагу, и почти воткнулось в ремни на плече Леона. Плоская гладкая головка, угрожающе-внимательные глаза, крылья вразлёт, чтобы удержаться, — маленькая хищная птица переминалась на ремнях, устраиваясь цепко и основательно.
Медленная улыбка, кажется, стала особенностью нового Леона.
— Ви-ик, — тихо позвал он и осторожно провёл ладонью по спинке птицы, — Ви-ик, бродяга, живой… Что у тебя с крылом?
Он повернулся плечом с птицей к свету, и проглотившие от неожиданности язык мужчины всё же заметили, что пёстро-серое крыло птицы чуть свисает и блестит не мягким шёлком, как всё оперение, а жёстким металлическим — сиянием.
Птица смотрела в глаза человеку, словно строго выговаривала ему, а заодно и спрашивала.
— Нам пора, — сказал Леон.
Началось оживление прощания. Пока Андрюха бессвязно и взволнованно говорил какие-то ненужные слова, Валентин шепнул пару словечек Костику, и тот незаметно исчез из комнаты. А Андрюха всё никак не мог отпустить Леона, с внутренней злобой и ужасом понимая, что не хочет расставаться с этим незнакомым человеком, который уже только отдалённо напоминает ему всегда спокойного благожелательного Леона.
— … Гони за ним! — кивнул Костик водителю, и неприметный "Жигуль" вынырнул из-за общежития на городской окраине и помчался в потоке других машин следом за мотоциклистом, вырулившим на трассу из дачного посёлка.
Преследование на дороге оказалось недолгим. Мотоциклист свернул во дворы — легковушка вильнула туда же…
— Что он делает?! Что он делает?! Он с ума сошёл?! — завопил Костик, чувствуя, как обдаёт его колючая горячая волна.
Посеревший водитель сильно вздрогнул, когда бешено разогнавшийся мотоциклист соприкоснулся с глухой стеной вокруг завода.
С минуту двое в машине не дышали, остолбенело глазея на грязновато-белую штукатурку.
Бесчувственными руками Костик нашарил мобильник.
— Шеф, он ушёл от нас… Ага, точно, дуболомы… Я ж говорил, что он круче любого из нас. Профессионал… Ага… Сейчас приедем. — Он снова посмотрел на водителя и сквозь зубы сказал: — Ляпнешь, что в стену ушёл, — всё отрицать буду. Потеряли мы его — понял? Движение на дорогах слишком большое.
— Понял, не дурак. — Водитель ответил, заикаясь.
— Поехали назад.
… День закончился неожиданно. Снизу, от консьержа, в квартиру Андрюхи позвонили.
— Кто?
— Меня прислал Фёдор Ильич. Вы позволите поговорить с Леонидом Андреевичем?
— Заходи.
Голос молодой, и Андрюха несколько минут мучился любопытством, крутя в руках трубку домофона.
В сумраке коридора, лишь подчёркнутом тёмно-жёлтой лампочкой, он сначала обознался и решил, что вернулся Леон, что-то забыв, — и обрадовался. Рано. Этот — слишком молод. Леон хоть и помолодел, но на лице словно оставалась печать прожитого. Его молодой двойник оказался самоуверен и нетерпелив. Едва войдя в прихожую, гость спросил:
— Где он?
Прежде чем ответить, Андрюха присмотрелся к синим глазам и намечающимся скулам темноволосого человека и, нимало не сомневаясь, спросил в свою очередь:
— Ты Леониду кем доводишься?
— Сыном, — пренебрежительно отозвался молодой человек. — Ну, так где он?
— Папа? Папа вернулся!
Дверь из коридора распахнулась, и в прихожую влетел Мишка. При виде незнакомца он чуть не сбежал назад.
— Не понял, — враждебно сказал молодой человек. — У Леона здесь сын?
Андрюха насупился и засопел. На племянника жалко смотреть: вот-вот заревёт, в истерике забьётся парень, несмотря на рост под два метра, несмотря на неплохую тренированность (за что Леониду спасибо — он пацанов таскал на утренние пробежки). Молодец у двери тоже исподлобья глядит — того гляди, в драку полезет.
Андрюха вздохнул.
— Хватит у двери базар разводить. Мишка, веди гостя в гостиную. Я Лизе скажу, чтобы она нам потихоньку чаю поставила. Ангелине пока лучше о госте не знать.
В общем, на ночь гостя уложили на диване в гостиной.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1.
Развалины белого города успокоенно пылились под неярким в облачной пелене солнцем. Даже море у подножия города казалось серым от припорошившей его пыли, добросовестно отражая мелкие волны пепельной облачности, размазанной по небу.
… Моя память — этот разрушенный город.
Он есть — его нет.
Откуда мне было знать, что я не разобьюсь всмятку, врезавшись в кирпичную стену?
Нынешний "я" пока только слепо действует. Прошлый "я", выбравшийся из-под обломков наносного, дёргает за ниточки. Странно думать о себе как о марионетке в собственных руках. В руках? Может, в лапах инстинкта? В плену затихающего эха памяти?..
Что я знаю?.. Открыть бы крышку сундука, который по странной случайности зовётся моей головой, и вытащить оттуда хоть что-то, что даст мне представление о мире, частью которого я, кажется, являюсь…
Правой рукой в кожаной рукавице Леон дотронулся до левого плеча. Сидевший между лопатками, вцепившись в пропущенные от плеча к боку ремни, Вик перебрался сначала на плечо, затем — на рукавицу. Некоторое время Леон разглядывал маленького крылатого хищника и наконец решился: чувствительными пальцами, освобождёнными от перчатки, осторожно оттянул заметно свисающее крыло, расправил перья. Пальцы сообщили то же, что и глаза: неизвестно, как косточки, но кожа и перья сделаны из металла гениальным мастером. Ощупав горячее тельце притихшего сокола, Леон понял, что возможный имплантант с крылом вживлён в плоть птицы, защищая весь живот и часть лапы.
— Ты птица-киборг. Интересно, это эксперимент или защиты?
Вик коротко проверещал и раскрыл маленький крепкий клюв.
— Хочешь есть. Или спать. Не знаю… Здесь мы, наверное, ни для тебя, ни для меня припасов не найдём. Слишком пустынно.
Сокол вдруг сорвался с ладони так сильно, что её качнуло. Маленькая серая торпеда помчалась вперёд так целеустремлённо, что Леон машинально оттолкнулся ногами от белой пыли, подкатывая мотоцикл вслед за птицей.
Сопротивление воздуха достаточно ощутимо (вспомнилась ночь, когда он шёл к зеркалу), как будто он прорывался сквозь упругую паутину. Сначала он решил — ветер. Но вокруг тихо, и ток воздуха не ощущался. Потом он поднял глаза. Поднял в тот миг, когда Вик, как в замедленных кадрах, неспешно, секунды две, плыл в пространстве ("Ещё два года!" — сказал мастер, дёргавший за нити), а потом пулей промчался дальше. Мотоцикл по инерции, благо дорога чуть под уклон, доехал до этих замедленных "кадров", и Леон вновь ощутил, что его пропускают неохотно.
