Владимир Свержин - Корни огня
— Быть может, — чуть заметно дернул плечом Дагоберт, вдавливая тяжелым взглядом собеседника в подушку кресла. — Но вам следует поторопиться. Ибо, как мне доложили, абары у порога Италии. Все, хватит об этом. Теперь я желаю выслушать этого бедного малого.
Стрела ударила Карела аккурат между лопаток и, не будь на нем «заколдованной» институтскими мастерами рубахи, пронзила бы его насквозь. Но волшебная ткань не подвела. Впрочем, сомнений в этом и быть не могло. По устоявшейся привычке такие рубахи именовались кевларами, хотя последние годы для изготовления их применялась синтетическая паутина, как известно, в шесть раз более прочная, чем сталь той же толщины. Девять миллиметров добротной стали не всякая пуля одолела бы — куда уж там стреле. Но все же рубаха — не монолитная пластина, и удар получился изрядный. Не удержавшись в седле, Карел вместе с Брунгильдой рухнули в траву, и благо, что на мягкую подушку опавших прошлогодних листьев.
Сердце девушки трепетало от страха и неожиданной близости. Она даже удара толком не почувствовала. Ее принц, ее герой вновь рисковал жизнью, чтобы ее спасти! Лицо нурсийца, такое мужественное, такое прекрасное, было совсем рядом. Она закрыла глаза и, не в силах вымолвить ни слова, крепко прижала молодого человека к груди и коснулась губами его губ. Карел же чуть не взвыл от боли. В момент удара стрелы он успел немного повернуться, но кинетическую энергию столкновения не в силах отменить ни высокие технологии, ни заклятия. Ребро, по всей видимости, было повреждено. На глазах принца выступили слезы.
— Не его… — послышалось за спиной. — Ее надо было!
— Так кто ж знал, что он так дернется? — растерянно отвечал первому голосу второй.
— Тише, тише, — с трудом отстраняясь, прошептал Карел.
— Сейчас она, поди, без сознания. Иди, добей, пока не очухалась. На вот кинжал.
— Сейчас, в лучшем виде, — заверил стрелок.
— Тихо… Не двигайся… — прошептал богемец, но Брунгильда и не собиралась никуда двигаться. Ей безумно нравилось лежать вот так в траве, чувствуя тяжесть могучего тела желанного спасителя.
Карел прикрыл глаза и сквозь ресницы начал высматривать приближающегося убийцу. Тот шел безо всякой опаски, держа в руке оружие.
— Стрелу вытащи! — бросил ему вслед второй. — Не хватало еще…
— А то я не знаю! — огрызнулся стрелок, поворачиваясь к кустам. — Сейчас только эту тушу уберу.
Неудавшийся убийца схватил древко стрелы, пробившей бархатный плащ и застрявшей в одежде богемца. В тот же миг бывший сержант президентской гвардии подцепил голень опорной ноги противника своей ногой, а другой, разворачиваясь, ударил ему в коленный изгиб. Разбойник с воплем рухнул лицом в траву. Еще мгновение — и Карел вскочил, готовый отразить новую атаку. Та последовала незамедлительно. Приятель стрелка выскочил из-за куста, размахивая боевым топором. Знакомое потомку богемских рыцарей чувство опьянения схваткой вмиг овладело им. Словно танцуя, он легко увернулся от удара. Меч будто сам собой оказался в его руке. Еще мгновение — и разрубленное тело врага рухнуло наземь. Карел резко повернулся к стрелку, но тот уже мчал со всех ног по лесу, вовсе не желая связываться один на один с ожившим мертвецом.
— Ты ранен?! — донесся из-под дерева встревоженный голос Брунгильды. — Не двигайся, ты же теряешь силы. Позволь, я перевяжу тебя.
Карел почувствовал, как уходит кураж и вновь просыпается отступившая было резкая боль.
— Ерунда! — сквозь крепко стиснутые зубы процедил он, нащупывая за спиной древко стрелы и резко выдергивая его. Девушка ойкнула, от ужаса прикрывая рот ладонью. Престолонаследник Нурсии хотел было объяснить, что, слава всевышнему, наконечник не вонзился в тело, но замер, удивленно рассматривая орудие убийства.
— Послушай, — он повернулся к Брунгильде. — Это же вовсе не наконечник. Это клинок, закрепленный на древке. Он же летит, как… — Карел осекся, чтобы не оскорблять слух высокородной дамы низкопробными эпитетами. — Оттого, видать, и стреляли в упор.
В этот миг Брунгильда наклонилась, поднимая с земли оброненное стрелком оружие.
— Смотри, клинок — точь-в-точь наконечник этой стрелы…
Смуглолицый простолюдин в чистой, хотя и поношенной холщовой рубахе остановился, как вкопанный, не зная, то ли бухнуться на колени перед юным монархом, то ли все же поклониться в пояс. Выбрал поклон, да так и застыл.
— Ты пришел говорить? Я жду, — не спуская заинтересованного взгляда со свидетеля, промолвил Дагоберт.
— Если позволите, я мог бы переводить, — не давая кардиналу и рта открыть, вмешался Лис. — А то у него с франкским наречием проблемы. Ау, дружаня, ты шо сюда, кланяться пришел? — окликнул смуглолицего Лис. — Рассказывай, как дело было.
Крестьянин выпрямился, не смея, однако, поднять глаз на властителя франков, и заговорил:
— Я родом из маленького селения, оно было в горах, я там пас овец, — он рассказывал сбивчивой рваной скороговоркой, пытаясь унять волнение. — Когда пришли они, я был на пастбище. Увидел с горы, как идут. Много, очень много. Все на конях. Наш болярин держал свою дружину наготове, и многие из селения пошли с ним. Они-то к нам не сразу-то примчались. Сперва через всю страну шли. Мы-то, почитай, у моря. К нам-то прежде еще всякие бежали. Ну, как всякие — те, кто выжил. А таких-то, почитай, всего ничего. Эти-то в черных плащах, абары, значит. Всех убивают, кого увидят. А кого не убивают, то в плен берут и к себе уводят. И с нами так случилось. Болярин наш храбрый был и ловкий. Напал с горы, точно снежная лавина сошла. Да только все ни к чему. Абары, будто каменная стена, на его пути встали. Что дальше было — и битвой-то не назвать. Наши мечи против абарских — точно масло против ножа. И кольчуги для них были, как моя рубаха.
В глазах Лиса вспыхнул неподдельный интерес. Он перевел отзвучавшую фразу, делая для себя пометку. Что и говорить, появление здесь, в Париже, абарского кинжала было неприятным сюрпризом. Однако иначе объяснить необычные убийства, похоже, не представлялось возможным.
— Все наши полегли, — со вздохом продолжил свидетель ужасающей бойни. — Все, как один. После схватки абары спешились и пошли себе по полю боя. Как увидят кого из наших, живой, мертвый — все едино. Меч ему в живот втыкают, проворачивают и так кричат — страшно-страшно, аж мороз по коже. Все кусты, все расщелины обшарили. Кто чуть жив укрылся — и тех-то добили. А потом в селение пошли. Стариков, детей — всех резали. Только молодых девок да парней в полон взяли.
— А ты, стало быть, спасся? — выслушав перевод, спросил Дагоберт.
