Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - фюрст
— И что? — спросил я безнадежно. — Никак?
Он пожал плечами.
— Ну… почему же… Смотря сколько у вас денег…
— О, — сказал я обрадованно, — здесь уже демократия? Деньги выше чести? Это хорошо… Держи, этого хватит?
Он покачал головой, глядя на золото.
— Да, хорошо живете… Еще бы, на таких кораблях можно грабить кого угодно…
— Это точно, — согласился я. — Меч порождает власть, как сказал великий кормчий… Рискнем?
Он кивком пригласил следовать за ним, оглянулся, проверяя, следуем ли, я наклоном головы подтвердил, что все так же доверяем и полагаемся, и он уже свободнее пошел через открытое и освещенное пространство к темной стене из грубо отесанного камня.
Из ниши выдвинулся человек в блестящих доспехах и с алебардой в руках. Мы замерли, только Ганшилд продолжал идти, но руки раскинул в стороны в примиряющем жесте и еще показывая, что оружия в них нет.
— Стой!.. — сказал стражник строго. — Пропуск!
— С пропуском все в порядке, — заверил Ганшилд. — От самого короля. Мне с друзьями надо на ту сторону… Ну, я пару раз бывал там, за стеной девки всегда слаще, ты ж меня помнишь…
Стражник ответил резко:
— Нет, не помню! О каком короле речь?
Ганшилд вытащил из кармана две золотые монеты, которые я ему дал. Насколько помню, там вычеканен некий полустертый мужской профиль с орлиным носом.
— Об этом, — сказал он и подал стражнику. — Имя Его Величества, к сожалению, не упомню…
Стражник попробовал одну монету на зуб, другую, широкая морда расплылась в улыбке.
— Я тоже не помню, — сказал он, — но государь был великий, судя по… гм… мне кажется, он был человек с весом. В общем, пропуск в порядке. С таким пропущу тебя с друзьями куда угодно.
Он отступил и даже отвернулся, а мы тихонько проскользнули за его спиной в неприметную и узкую калитку. Я подумал с облегчением, что в рыцарском мире такое бы не прошло, но здесь уже более высокая ступень развития общества, тут все покупается и продается, здесь свобода и гражданские права, так что хитрому да вороватому живется проще, чем честному и соблюдающему какие-то устаревшие этические правила, а они для демократа все устаревшие и все лишние.
От каменной мостовой еще несет чадом горелого бараньего жира, при закрытии лавок его остатки выплескивают прямо на землю, лунный свет блекло высвечивает вывески с указанием, где мастерская шорника, оружейника, а пекарню мы угадываем по ароматному запаху, над каменными заборами возвышаются темные платаны, под ногами рассыпаются конские каштаны…
…но нигде ни звука, все как вымерло. Юрген оглядывался по сторонам разочарованно, а перехватив мой вопрошающий взгляд, пояснил виновато:
— Я ж по своей невинности поверил этому гаду, что к бабам идем на этой стороне!
Ганшилд буркнул:
— Ваш вождь решил посмотреть не на баб, а на гору, где расположены катапульты. Забыли?
— Так то сэр Ричард, — ответил за друга Якоб. — А мы по простоте и невысокому полету могли бы согласиться и просто на баб.
Юрген все оглядывался, но везде мертво, наконец, звучно поскреб щетину на подбородке.
— Это что же, — проговорил он в недоумении, — все закрыто, и мы так и не подеремся в таверне?
Ганшилд покачал головой.
— Увы. А что, это так важно?
— Необходимо, — поправил Юрген с праведным возмущением, — а не просто важно! Человек не обязан жить, но плавать и драться обязан! Я в каждой таверне кому-то, да бил морду. Это дело чести. У нас не осталось ни одного не дратого мною трактира, ни одной таверны или корчмы, где бы я не… Это уже ритуал! Я спать не — могу, если пройду или проплыву мимо такого места… Это вообще не по-мужски!
Ганшилд сказал с сочувствием:
— Понимаю, сам такой. Но здесь именно такое проклятое место.
Юрген повернулся ко мне.
— Милорд!
Я сказал хмуро:
— Я стратег и гуманист, но что-то и мне все хотелось побить здесь хотя бы посуду. Но посуду на дорогу никто для нас не выставил, мерзавцы… Так что совсем не ндравится мне здесь что-то… Так бы и сделал на прощание какую-нибудь пакость. Будто не лорд, а говно какое. Ну лезет из меня всякое…
Юрген хмыкнул:
— И что бы вы сделали, милорд?
— Да вот сжег бы этот город, — сказал я, — как Содом и Гоморру. Или хотя бы те катапульты на горе, чтоб не задавались ими так уж…
Ганшилд сказал безнадежным голосом:
— Эх, если бы это было возможно…
— А почему нет? — спросил я. — Они так хорошо их упрятали повыше, что теперь наверняка охраняют из рук вон плохо. К тому же в эту часть города только по особым пропускам…
Ганшилд снова буркнул с сожалением:
— Это невозможно.
— Островитяне, — сказал я, — многое считали невозможным, пока не прибыли эскадры Колумба, Магеллана и Кука… были в наших краях такие орлы… Что скажете, барон Юрген? Вы у нас почти Кук!
Тот ответил твердо:
— Милорд, вам виднее. Что скажете, то и сделаю!
— Тогда подойдем ближе, — рассудил я.
Место перед горой ровное, как столешница, и абсолютно пустое. Думаю, городские власти намеренно не разрешают застраивать, дабы никто не приблизился к важному объекту незамеченным ни днем ни ночью.
Пробежать через эту площадь невозможно: с одной стороны то и дело слышится топанье и лязг металла проходящей стражи числом в восемь человек, а по ту сторону площади справа и слева от ступеней небольшие караульные помещения, внутри свет, по окну то и дело проходят тени, не спят, гады.
— Ждите здесь, — велел я шепотом, — а я пока посмотрю…
Ганшилд раскрыл рот, явно намереваясь возразить, но Юрген ухватил его огромной пятерней за лицо и выразительно покачал огромной лохматой головой.
Я скользнул дальше по тени, укрылся за углом и торопливо перетек в исчезника. Чувство неуверенности начало пробираться под кожу едва сделал первый шажок в сторону горы, кто знает, что здесь и какая из чертовщины сохранилась, вдруг моя незримость для них такая же, как и для собак, что значит, никакая. Вдруг меня уже заметили, кто-то аккуратно взводит тугую стальную тетиву арбалета и берет дурака, уверенного в невидимости, на прицел…
Я ежился, старался уменьшиться в объеме, стать еще незаметнее, но все-таки пробирался ближе и ближе, а когда стена дома кончилась, ринулся через площадь со всех ног, стараясь бежать как можно тише.
Двери караульного помещения приоткрыты, я остановился, переводя дыхание, затем сжал челюсти и ворвался вовнутрь. Их оказалось четверо, но я заранее взвинтил метаболизм, понимая, что меня может спасти только скорость, а они отдыхают спокойно и беспечно, как уже многие месяцы и даже годы…
