Елизавета Дворецкая - Лесная невеста. Проклятие Дивины
– Да не морок я! Садись, рассказывай, с чем прибыл. Дайте ему пива, может, опомнится.
При виде знакомой темной жидкости Секач и правда оживился. Выпив и по привычке утерев усы, он сел на предложенное место и даже попытался ухмыльнуться.
– Нет, Велеборич, все-таки не наяву ты мне явился! В Ирии, не иначе! Где еще теперь такого пива дадут!
– И что же ты в Ирий так заторопился? Или совсем дела плохи?
– А неужели хороши? У нас ведь теперь ни князя, ни… Известное дело, какой из женщины князь?
– А я вам не это говорил? Умные люди вам не говорили, когда отца хоронили? Нет, тогда ты не слушал!
– Ну, глупые были! – Секач отвернулся. Слишком редко ему приходилось признавать себя неправым. – Прости дураков…
– Стало быть, мириться приехал?
– Мириться. Только вот какое дело: дружина вся за тебя, а княгиня на мир не согласная.
– Где она?
– Да в Годомле. Дружины там всего ничего, да и противиться тебе никто, кроме нее с варягами, не будет. Поедем, поговори с ней сам. А уж мы все за тебя горой…
– Не надо! – Зимобор отмахнулся от изъявлений преданности, которым все равно не верил. Хитрый Секач, как оказалось, был истинно предан только самому себе, и его любовь ничего не стоила.
Но смоляне хотя бы признали, что глупо спорить с силой, – и на том спасибо. Оставалось убедить в этом Избрану, поскольку применять силу к собственной сестре Зимобор не хотел. Слишком крепко их связывала общая кровь и воспоминания детства, чтобы власть по-настоящему могла разделить их и сделать врагами. Что бы она ни натворила – она оставалась его сестрой.
Однако надежды найти ее в Годомле, напуганную и присмиревшую, не оправдались. Ее вообще там не было, и Секач искренне удивился этому не меньше Зимобора. Более того – никто в городке не знал, куда она делась. По всему выходило, что княгиня исчезла вместе с варягами, вопреки их заверениям, что они уходят без нее.
– Обманули, выходит, нас варяги! – воевода Предвар разводил руками. – Красовит, вон, с ними договорился, что они от нее уйдут, чтобы, значит, лишнего шума не было, когда все откроется…
– Что откроется? – спросил Зимобор.
– Ну, что дружина теперь тебя в князья хочет! – нашелся тот.
То, что дружина замыслила отдать врагу, силой выдать замуж женщину из рода Твердичей, следовало тщательно скрывать. Зимобор никак не одобрил бы такого самоуправства и никому не позволил бы распоряжаться судьбой его сестры.
Красовит только хмыкал и отвечал все то же: «Я их считать не нанимался, сколько их там уходило». Но к нему не слишком и приставали. Исчезновению Избраны в Годомле скорее обрадовались. От нее хотели избавиться – она сама избавила смолян от себя, без шума и драки, а чтобы править, у них теперь был Зимобор.
– Но куда она могла податься? – Сам новый князь не мог так легко забыть о своей предшественнице.
– В Смолянск, куда ж еще? – Секач пожимал плечами.
– Хорошо бы, если так…
Зимобор беспокоился о сестре, не представляя, где она, обиженная и гордая, может искать приюта. А если она намеревалась не просто спрятаться? А если у нее есть замыслы, идущие гораздо дальше? Он не хотел повторить ее ошибку – когда она просто приняла его исчезновение, не пытаясь разобраться в деле. Выяснить судьбу беглянки было необходимо, только непонятно – как.
Приняв клятву дружины и нарочитых мужей, Зимобор простился со Столпомером, и тот пошел назад в дивнинские земли собирать свою дань.
А Зимобор двинулся к Смолянску. Он еще надеялся догнать Избрану по пути туда, но напрасно. Никаких ее следов на дороге не осталось. Никто из жителей не видел ни княгини, ни ее людей. Дружину из сорока варягов невозможно было спрятать или выдать за кого-то другого, и приходилось признать, что они просто здесь не проходили.
Поэтому Зимобор не слишком удивился, когда прибыл в Смолянск и обнаружил, что княгиню Избрану тут не видели с тех пор, как войско ушло в поход. Власти там не имелось почти никакой, каждый двор стоял с запертыми воротами, оставшиеся жители, в основном старики и подростки, усердно несли дозор вокруг своих тынов и жгли костры на торгу для обогрева. Из тех, кого забирали в ополчение, уже большинство вернулось домой, но непохоже было, чтобы кто-то хотя бы пытался снова собрать войско и дать отпор ожидаемым полкам Столпомера.
Княжий двор был пуст, и только челядь жалась по углам, не зная, кому же она теперь принадлежит и есть ли у дома Твердичей хоть какой-нибудь хозяин.
На другой день Зимобор велел собрать вече, коротко рассказал о прошедших событиях, и смоляне без споров признали его своим князем. Народ и обрадовался, и явно испытал облегчение, избавившись от угрозы войны и заполучив в князья мужчину, доказавшего, что заслужил так называться.
Но у самого Зимобора торжествовать не было ни времени, ни желания. Дел накопилось очень много, и самым важным из них было полюдье – без этого ни один князь не удержится у власти, потому что не сможет содержать дружину, святилище и дом. Приходилось торопиться, чтобы успеть обойти землю и вернуться в Смолянск до того, как вскроются реки, но мысль о пропавшей без вести сестре не давала ему покоя. Зимобор даже сходил на поклон к старой княгине Дубравке, но она только грозила ему небесными карами, не желая верить, что он никак не причастен к исчезновению Избраны. Судя по горестному виду старой княгини, она сама была в полном неведении о судьбе дочери.
Он надеялся найти помощь у кого-то другого, но волхвы развели руками.
– Гадать по воде – дело женское! – сказал ему Здравен. – Громана бы спросить, у него сестра матери знатная ведунья, он-то вон теперь где…
– Где?
– А то ты не знаешь? – Жрец покосился на него недоверчиво и осуждающе.
– Да я-то не ясновидящий! Вяз червленый вам в ухо! – Зимобор досадливо хлопнул себя по колену. Все теперь хотели от него слишком много и сразу. – Что вы все на меня киваете, как будто я и есть Сварог, у меня четыре лика и я все стороны света разом вижу! Мне дружину кормить надо, в поход снаряжать, дань собирать. То одно, то другое, а ты еще хочешь, чтобы я под землей видел!
– Вот, знаешь ведь, что он под землей!
– Что, умер? – Зимобор сел. – От чего? Давно? Ну, дела…
– Не умер. В порубе сидит. Сестра твоя велела…
– За что? – Зимобор был изумлен.
Как ни хорошо он знал Избрану, а такой отваги от нее не ожидал. Родичи Громана, убоявшись, как бы им не пришлось разделить его участь, уехали в леса и пока не знали о перемене власти в Смолянске.
– Диковину какую-то они не поделили. Она и велела его в поруб бросить.
– Ну, народ! – Зимобор вскочил и устремился вон, не попрощавшись. – И хоть бы кто сказал!
Вернувшись на княжий двор, он велел освободить Громана из поруба, с облегчением убедившись, что тот все-таки жив. Когда жреца сводили в баню и привели в приличный вид, Зимобор позвал его к себе. Несмотря на худобу и сильный кашель, Громан выглядел весьма удовлетворенным. Бывший верховный жрец был явно рад, что его обидчица-княгиня исчезла, а смолянский престол занимает мужчина, на стороне которого он был с самого начала. Его предсказания оправдались, и он был даже горд, что так пострадал за них.
