Тайный враг (СИ) - Скрипун Дед

— Ты действительно хорош. — Гремит глухой голос, в котором уже нет смеха. — Но я все равно убью тебя. Ты влез не в свое дело, червяк. Когда дерутся боги, смертному не стоит вмешиваться. Это для него всегда плохо заканчивается.

— Убей его. — Слышится тихий голос раненого Никто. — Этот бог, сам назначил себя вершителем судеб. Он недостоин жить. Освободи мир от напасти.

— Морена, выпусти меня из этого наконечника, я хочу драться. — Рычит из валяющегося на земле копья Коломрак, скрипя от злости зубами.

Федогран вновь пришпоривает Чепрака. Нельзя останавливаться. Княжеское войско вот-вот схватится в решающей битве с противником. Надо отвлечь черного бога, не дать ему помочь своим воинам. Шита больше нет, надежда одна, на ловкость и скорость.

Топор пролетает в том месте, где только, что была голова парня, и меч, нашего героя бьет в грудь врага, но вспыхивает искрами молний и заревом пламени, столкнувшись с вернувшимся и отразившим атаку оружием черного бога. Вновь Чепрак пролетел рядом, едва не столкнувшись с противником взмыленным боком, и подняв в воздух комья земли, мгновенно разворачивается для новой атаки.

Снова бешеная скачка. Теперь пылающий топор пытается подрубить ноги лошади, но та прыгает словно беря высокий барьер, а меч Федора дотягивается самым кончиком до шлема Чернобога. С противным скрежетом, оставляя на божественном металле искрящуюся, полыхающую молниями рубленую полосу, оружие, отброшенное чудовищной силой, вылетает из руки и кувыркнувшись в воздухе, врезается во вражеский строй, отрубив одному из воинов голову, а второму воткнувшись в грудь.

Федор резко разворачивает лошадь, и на всем скаку, подхватывает с земли, свесившись, как учил Яробуд, держась одними ногами, копье. Но противника нет. Он сбежал, прыгнув в схлопывающийся провал чужой реальности. Испугался чужой бог смелости воина.

Не останавливаясь, сделав вновь головокружительный разворот, сверкающий красными глазами гнева, стеклянный наконечник, тут же полетел нацеленный твердой рукой богатыря, во вражеский строй.

Треск ломающихся щитов, копий и костей, кровавые брызги из разлетающихся от таранного удара враги. Строй прорван. В брешь уже влетает, орущий черным провалом рта с белоснежными зубами на красном от крови лице, Бер, он размахивает мечем как оглоблей, и вселяет ужас. Славно потрудилась бабка Ягира, быстро поставила парня в строй.

Следом молчаливый, сосредоточенный Вул. Точными, расчетливыми движениями, словно швея булавкой, он поражает противника, а у него на плече сидит шишок, и что-то орет, то ли подбадривая друга, то ли оскорбляя противника, в стоящем гвалте голосов не разобрать. Вот и он не выдерживает, рыбкой прыгает в гущу сражения. Нет, это уже не сражение. Это бойня. Воины князя идут как мясники, вырезая все, что шевелится, и не берут пленных. Недостоин жизни тот, кто убивал детей, насиловал жен и издевался над стариками. Даже смерть не смоет позор с их поганой души.

Когда солнце склонилось к закату, показав на прощание, довольную одержанной победой, улыбку Ярила, все было закончено. Трупы свалены кровавой, смердящей кучей, в иссохшее русло реки Смородины, сделав ее точной копией сестры близняшки из царства мертвых.

Свои павшие воины, после тризны были уложены на погребальный костер, и ожидали ритуала. Чащун, Ягира и Щербатый, занимались ранами, промывая, бинтуя, поя отварами, вправляя кости, нуждающихся в исцелении. Пришло время радости и скорби.

***

- Владыка наш, Боже всезнающий — Перуне! Славу тебе пою во время радости и печали. О Тебе помню, потому что Ты податель мудрости, богатства и оберег душам нашим на пути в Мир Иной. Отче над Богами темными-таемными, обрати взгляд свой на душу Внуков Даждьбожьих. Пусть дух их наберется силы в Нави, Душа очистится от скверны и поднимется в Явь. Здесь же мы встретим родича нашего песнями и славами. Тебя, Боже, Перуне, почитая. Сколько звездам сиять в Диве ночном, сколько Солнцу светить во Сварге Синей, столько и Внукам Даждьбожьим славить и выполнять завещания Твои, Владыка наш. Прими души воинов в царствие твое, Морена. Слава Роду.

Чащун, Ягира и Щербатый, пропели молитву синхронно, словно всю жизнь это делали вместе. На последних словах, разверзлись небеса, и прямо из звездного, ночного неба, полыхнула тройная молния. Погребальный костер вспыхнул, мгновенно, сразу и весь, ярким пламенем божественного огня, осветив усталые, и угрюмые лица, стоящих вокруг него воинов. Тяжело далась княжеству победа. Многие жены не дождутся мужей домой.

Глава 1 °Cпокойный день

Теплый, утренний ветер гладил кожу, пробегая по лицу дуновением нежных губ так же, как когда-то давно, в другой жизни, мама проводила по волосам ласковой ладонью, взъерошивая непослушные волосы, и шептала на ушко: «Вставай сынок».

Сквозь сомкнутые веки, красными прожилками кровеносных сосудов будило солнце. Требовательно гладило солнечными лучиками щеки, лоб, брови, и губы, которые сами-собой, непроизвольно, растягивались в блаженной улыбке.

Где-то, совсем рядом, шум собирающегося в путь войска. Всхрапывание недовольных лошадей, смех и незлобные переругивания ратников. Привычная суета, ставшая обыденностью в жизни нашего героя. Он давно не спал, но вставать не было никакого желания. Совершенно не хотелось возвращаться из блаженной неги в суровый мир.

Не надо его за это строго судить. Он такой же человек, как и мы все. У вас разве так не бывает? Особенно когда знаешь, что предстоит трудный день, а тут, в мягкой кровати, под одеялом, так хорошо. Ну хоть чуть-чуть, ну самую малость, совсем немного, задержать этот коротенький миг блаженного счастья. Все потом, а сейчас просто насладится последней беспечной секундой.

— Долго ты еще собираешься притворяться и изображать из себя тупое полено. — Противный голос шишка оборвал последние минуты отдыха, противным, писклявым скрежетом прозвучав прямо в правое ухо. — Вставай, увалень.

Федогран лениво потянулся и не поднимаясь открыл глаза. Прямо перед ним, на фоне голубого утреннего неба с медленно проплывающими, подернутыми солнечными лучами облаками, покачивалась на ветру ветка ели, а там, высоко — высоко, в розовой дымке восхода, купалась ласточка, наполняя душу сентиментальной грустью. Вставать не хотелось совсем.

— Ответь мне на один вопрос шишок. — Не поворачивая головы, спросил Федор и зевнул, прикрыв ладонью рот.

— Давай, спрашивай. — Обрадовался та возможности поболтать, и запрыгнул парню на грудь. — Только быстро. Там медведь с Вулом ждут. Кулеш тебе оставили. Остынет. Его холодным есть, словно покойника обгладывать.

— Тьфу. Ты как скажешь — что, так тошнить начинает. — Брезгливо передернул плечами парень. — Все желание разговаривать пропало. — Он смахнул Ильку на землю, и прыжком встал на ноги. — А эти что, еще не улетели. — Кивнул он в сторону тридцати трех клубящихся облачков душ, в виде человеческих силуэтов, зависших невысоко в небе.

— Куда им лететь-то? Морена их к себе не возьмет, грехов на них много. Предков с богами эти душегубы предали, да и крови на них, невинной столько, что век не отмыться. Тут одним подвигом не отделаешься, тут послужить надо честно, и долго. Вот боги и решают, как с ними поступить. Вон видишь тучка там в далеке. — Он махнул себе за спину рукой. — Там светлые собрались. Спорят так, что искры сыплются. Чего спросить-то хотел?

— А ты не догадываешься? — Усмехнулся парень и продолжил, не дожидаясь длинного монолога в ответ. — Что с засланцем Чернобога в Новгоре? Поймали?

Илька как-то сразу потух и сгорбился:

— Нет. — Вздохнул он. — Моя в том вина. Прогонишь от себя, пойму, и обиду чинить не буду.

— Так. — Вновь сел Федогран и внимательно посмотрел в глаза шишку. — Рассказывай.

— Может сначала покушаешь? А потом и поговорим. — Попытался тот отсрочить неприятный разговор. — Кулеш остынет.

— Зубы мне не заговаривай. Говори, что случилось.

— Ну, в общем…, упустил я подсыла. Глупо получилось. Поначалу-то шло все так, как и сговаривались: