Дети Хаоса - Дункан Дэйв

Священники замолчали. Сансайя остановилась возле очага, где уже были приготовлены поленья ароматного дерева, и произнесла молитву, обращенную к Веслих. Затем опустилась на колени и высыпала на них тлеющие угли из священной чаши. Огонь вспыхнул мгновенно, и повалил такой густой маслянистый дым, что она отшатнулась и чуть не потеряла равновесие. Дружный стон удивления сменился испуганным ропотом.

Как раз в это мгновение Бенард вскрикнул от боли, когда острый конец кинжала вонзился в его левую ягодицу. Он резко обернулся и увидел Катрата. Ему следовало догадаться, что первым делом сын сатрапа спросит Гатлага, приходил ли к нему заложник. Даже грандиозное сражение не могло бы заставитьтак покраснеть глаза юного Хорольдсона. С другой стороны, похмелье было сущим пустяком по сравнению с распухшей челюстью и большой шишкой на затылке. Хотя никто, казалось, ничего не заметил, пространство вокруг них расчистилось: зрители отошли, чтобы поздороваться со знакомыми и друзьями.

— Я разберусь с тобой еще до вечера, дерьмо.

— Мой господин добр. — Эта чудесная фраза могла означать все, что угодно, и ровным счетом ничего. — Благородный лорд понимает, что его раб был отвратительно пьян.

Бессмысленно. Извинения — это проявление слабости, да и ничто не может оправдать столь серьезное оскорбление, которое Бенард нанес сыну сатрапа.

— Я переломаю все твои кости, а потом сверну шею.

Скорее всего так оно и будет. Бенард был крупнее и мощнее, но не прошел необходимой подготовки и не умел вызывать в себе жажду крови. Даже если он победит в драке, Катрат примет боевую форму или позовет на помощь.

— Мой господин добр.

— Нет. — Катрат покачал головой и сморщился от боли. — Я нисколько не добр. Наслаждайся последним утром, червяк. Я подожду тебя снаружи.

Он пнул Бенарда в лодыжку и ушел.

Бенард без сил вновь прислонился к колонне. Первую встречу с Катратом ему удалось пережить. Страшнее всего было то, что Катрат мог наброситься на него, приняв боевую форму; а один зверь в состоянии уничтожить целый взвод вооруженных мечами непосвященных, не говоря уже об одиноком скульпторе.

Сатрап стоял перед своим троном, почти прямо под Бенардом. Отсюда Хорольд не производил необычного впечатления, только казался слишком волосатым и крупным. В зале суда повисла зловещая тишина, потому что Сансайя все еще стояла на коленях перед огнем. У Бенарда, который в этом не слишком разбирался, сложилось впечатление, что он горит вполне нормально. Наверняка кто-то вылил в очаг слишком много масла, и все.

У Хорольда закончилось терпение. Его голос прозвучал хрипло и злобно, как у разъяренного быка.

— И вновь я спрашиваю тебя, веслиханка! Наша великая хранительница благословляет это собрание?

Сансайя неохотно поднялась, с сомнением глядя в огонь.

— Я не… Я… — Затем она произнесла необходимую фразу: — Милорд, священная Веслих восхваляет этот дом и рада видеть всех, кто вошел в него с Ее именем на устах, да будет благословенна богиня. Аминь.

Она развернулась на каблуках и бросилась прочь из зала, окутанная развевающимися складками красно-золотого одеяния и волной каштановых волос. Вне всякого сомнения, она поспешила к Ингельд, чтобы сообщить об увиденном. Однако она произнесла слова благословения, и нужды в массовом жертвоприношении или публичном наказании не было. Заседание могло начаться.

— Аминь! — дружно выкрикнули собравшиеся, и сатрап занял свое место.

Писари уселись, скрестив ноги, на полу у него за спиной; два, сидевших ближе всего к трону, зажали в руках палочки и держали наготове дощечки со свежим слоем мягкой глины.

— Начинайте! — проревел бык.

Герольд назвал имя благородного командира охоты Дарага Квирарлсона — люди сатрапа всегда имели преимущество, их выслушивали даже прежде, чем обсуждали преступления. Дараг попросил у внушающего благоговейный страх лорда монополию на торговлю перцем в Косорде и его окрестностях на двенадцать лет, без налогов и процентов. Он не объяснил, почему он должен получить такие привилегии, а Хорольд не стал его спрашивать.

— Мы с радостью удовлетворяем просьбу храброго сына Квирарла.

Палочки писарей быстро забегали по мягкой глине. Вперед выступил хранитель печатей, что-то пробормотал касательно куриных следов на глине, потом одобрительно закивал. Дощечки тут же унесли, чтобы поместить в печь для обжига, заменив их новыми.

После Дарага свои петиции выдвинули еще два вериста, которые попросили подтвердить их право на земли, полученные ими неизвестно каким способом. На сей раз сатрап спросил, нет ли у кого-нибудь возражений, но всем хватило ума промолчать. В результате свободные крестьяне, живущие на этих землях, а также их дети, навсегда превращались в крепостных. Записи на дощечках были проверены и одобрены.

Печать Хорольда почти ничем не отличалась от печати Бенарда: каменный цилиндр размером с фалангу пальца, с дыркой по всей длине и пропущенной через нее веревочкой; на внешней стороне картинка. Прижатая к сырой глине, печать оставляла четкий отпечаток. На агатовой печати Бенарда был изображен ястреб в полете, символ его богини; на камне сатрапа — ониксе или халцедоне — ощетинился дикий кабан. Он обладал значительно большей властью.

Следующим перед сатрапом предстал разбойник, забивший дубинкой путешественника и укравший его кошелек. Он отрицал свою вину; Свидетельница заявила, что он виновен. Хорольд даже не потребовал, чтобы зачитали соответствующий закон, поскольку все знали, что наказание за такое преступление — сажание на кол. Когда смертоносный маленький цилиндр вынес разбойнику приговор, его, плачущего, увели.

Так тянулось заседание суда. Хорольд ни разу не попросил огласить соответствующие законы священного Демерна, видимо, опасаясь, что писари не смогут их прочитать или найти нужную стелу. Вместо этого он спрашивал о прецедентах, и тогда они изучали дощечки в своих корзинках, советовались между собой, а затем сообщали ему, какое наказание его предшественники назначали за такое же преступление. На Бенарда, отчаянно сражавшегося с дремотой, это произвело сильное впечатление. Кровавый тиран умело вершил правосудие, не обращаясь к помощи богов. Бенарду немного не понравилось, что заявление о драке, устроенной бандой веристов, не заслужило внимания Хорольда, однако любой на его месте поставил бы своих братьев по культу выше непосвященных. Если не считать предвзятого мнения касательно всего, что творили веристы, сатрап принимал свидетельства прорицательницы, выслушивал оправдания обвиняемых, а затем назначал положенную кару, иногда даже слишком мягкую: например, приговорив должника к рабству, он позволил его жене и детям вернуться к ее родным, вместо того чтобы продать и их.

Временами он демонстрировал жестокий юмор, хорошо знакомый Бенарду. Молодого сапожника обвинили в изнасиловании, за что обычно наказывали кастрацией. Жена и родители просили пощадить его на основании того, что он — единственный ребенок в семье и еще не произвел на свет наследника.

Жертва серьезно не пострадала, не забеременела, и муж принял ее назад в свою постель. Хорольд поинтересовался схожими случаями. После короткого совещания писарь доложил, что консорт Нарс никогда не смягчал и не отменял наказание за изнасилование.

— А был ли кто-нибудь из преступников сапожником? — спросил сатрап. — Они работают сидя. Отрежьте ему лучше ноги. Тогда он не сможет гоняться за новыми жертвами. И пусть священная Эриандер благословит его брак. Следующий.

— Ступай! — сказал командир Гатлаг и оттащил Бенарда от колонны. — Я поговорил с канцлером. Ты следующий!

Он ткнул Бенарда шишковатым пальцем.

— Но…

Он не хотел… но, но, но… прижав рисунок к груди, Бенард спустился вместе с Гатлагом.

Сатрап Хорольд прервал следующего обвиняемого на полуслове.

— Сорок плетей. Следующий?

— Просьба, господин, — смущенно проговорил герольд. — Заложник Бенард Селебр.