Клайв Льюис - Космическая трилогия
— Где же он? — спросила Камилла.
— На третьем небе, на Переландре, на острове Афалин, который потомки Тора и Тинидриль найдут через сотню столетий. Один он? — Димбл посмотрел на Рэнсома, и тот покачал головой.
— Значит, с ним будет и наш Пендрагон? — спросила Камилла.
Димбл помолчал, потом заговорил снова:
— Началось это, когда мы открыли, что почти все легенды об Артуре исторически достоверны. Однажды, в шестом веке, существовало явно то, что всегда существует тайно. Мы называем это Логрским королевством; можно назвать иначе. Итак, когда мы это открыли, мы — не сразу, постепенно — увидели по-новому историю Англии и поняли, что она — двойная.
— В каком смысле? — спросила Камилла.
— Понимаете, есть Британия, а в ней, внутри — Логрис. Разве вы сами не замечали, что есть две Англии? Рядом с Артуром — Мордред{137}, рядом с Мильтоном{138} — Кромвель{139}, народ поэтов — и народ торговцев, страна сэра Филипа Сидни{140} — и Сесила Родса.{141} Надо ли удивляться, что нас считают лицемерами? Это не лицемерие, это борьба Британии и Логриса.
Он отхлебнул вина и продолжал:
— Много позже, вернувшись с Переландры, Рэнсом случайно оказался в доме старого умирающего человека. Это было в Кемберленде. Имя его вам ничего не скажет, но он был Пендрагон, преемник короля Артура. Тогда мы узнали правду. Логрис не исчез, он всегда живет в сердце Англии, а Пендрагоны сменяют друг друга. Старик был семьдесят восьмым Пендрагоном, считая от Артура. Он благословил Рэнсома. Завтра мы узнаем, кто будет восьмидесятым. Одни Пендрагоны остались в истории по иным причинам, о других не слышал никто. Но всегда, в каждом веке, они и очень немного их подданных были рукою, которая двигала перчатку. Лишь из-за них не впала страна в сон, подобный сну пьяного, и не рухнула в пропасть, куда ее толкает Британия.
— Ваш вариант английской истории, — сказал Макфи, — не подтвержден документами.
— Документов немало, — сказал Димбл и улыбнулся, — но вы не знаете языка, на котором они написаны. Когда история этих месяцев будет изложена на вашем языке, там не будет ни слова ни о нас с вами, ни о Мерлине с Пендрагоном, ни о планетах. Однако именно теперь произошел самый опасный мятеж Британии против Логриса.
— И правы, что не напишут о нас, — сказал Макфи. — Что мы здесь делали? Кормили свиней и разводили неплохие овощи.
— Вы делали то, что от вас хотели, — сказал Рэнсом. — Вы повиновались и ждали. Так было и так будет. Я где-то читал, что алтарь воздвигают в одном месте, чтобы огонь с небес сошел в другом. А черту подводить не надо. Британия проиграла битву, но не погибла.
— Значит, — сказала матушка Димбл, — Англия так и качается между Британией и Логрисом?
— Разве ты не замечала? — сказал ее муж. — В этом самая суть нашей страны. Того, что нам заповедано, мы сделать не можем, не можем и забыть. Посуди сама: как неуклюже все лучшее у нас, какая в нем жалобная, смешная незавершенность! Прав был Сэм Уэллер{142}, когда называл Пиквика ангелом в гетрах. Хороший англичанин и выше, и нелепей, чем надо. А все у нас в стране или лучше, или хуже, чем…
— Димбл! — сказал Рэнсом.
Димбл остановился и посмотрел на него. Джейн даже показалось, что он покраснел.
— Вы правы, сэр, — сказал он и снова улыбнулся. — Забыл! Да, не мы одни такие. Каждый народ — двойной. Англия — не избранница, избранных народов нет, это чепуха. Мы говорим о Логрисе, потому что он у нас и мы о нем знаем.
— Можно попросту сказать, — возразил Макфи, — везде есть и добро и зло.
— Нет, — сказал Димбл, — нельзя. Понимаете, Макфи, если думать о добре вообще, придешь к абстракции, к какому-то эталону для всех стран. Конечно, общие правила есть и надо их соблюдать. Но это — лишь грамматика добра, а не живой язык. Нет на свете двух одинаковых травинок, тем более — двух одинаковых святых, двух ангелов, двух народов. Весь труд исцеления Земли зависит от того, раздуем ли мы искру, воплотим ли призрак, едва мерцающий в каждом народе. Искры эти, призраки эти — разные. Когда Логрис поистине победит Британию, когда дивная ясность разума воцарится во Франции — что ж, тогда придет весна. Пока же наш удел — Логрис. Мы сразили сейчас Британию, но никто не знает, долго ли это продлится. Эджстоу не восстанет из праха после этой ночи. Но будут другие Эджстоу.
— Я как раз хотела спросить, — сказала матушка. — Может быть, Мерлин и планеты немного… перестарались? Неужели весь город заслужил гибель?
— Кого вы жалеете? — сказал Макфи. — Городской совет, который продал жен и детей ради института?
— Я мало знаю об этих людях, — сказала матушка. — Но вот университет, даже Брэктон… Конечно, там было ужасно, мы это понимаем, но разве они хотели зла, когда строили свои мелкие козни? Скорее, это просто глупо.
— Да, — сказал Макфи, — они развлекались, котята играли в тигров. Но был и настоящий тигр, и они его приманили. Что же сетовать, если, целясь в него, охотник задел их?
— А другие колледжи? Нортумберленд?
— Жаль таких, как Черчвуд, — сказал Деннистон, — он был прекрасный человек. Студентам он доказывал, что этики нет, а сам прошел бы десять миль, чтобы отдать два пенса. И все-таки… была ли хоть одна теория, применявшаяся в Бэлбери, которую не проповедовали бы в Эджстоу? Конечно, ученые не думали, что кто-нибудь захочет так жить. Но именно их дети выросли, изменились до неузнаваемости и обратились против них.
— Боюсь, дорогая, что это правда, — сказал Димбл.
— Какая чушь, Сесил! — сказала матушка.
— Вы забыли, — сказала Грейс, — что все, кроме очень хороших, готовых к жертве, и очень, очень плохих, покинули город. Вообще же, Артур прав. Забывший о Логрисе сползет в Британию.
Больше она ничего не сказала: кто-то сопел и ворочался за дверью.
— Откройте дверь, Артур, — сказал Рэнсом.
Через несколько секунд все вскочили, радостно охая, ибо в комнату вошел мистер Бультитьюд.
— Ой, в жизни бы!.. — начала Айви и сама себя перебила: — Бедный ты, бедный! Весь в снегу. Пойдем покушаем. Где же ты пропадал? Смотри, как увозился!
5
Поезд дернулся в третий раз и дальше не пошел. Свет в вагонах погас.
— Черт знает что! — сказал голос во тьме.
Трое пассажиров в купе первого класса легко определили, что он принадлежит их холеному спутнику в коричневом костюме, который всю дорогу давал им советы и рассказывал вещи, неведомые простым смертным.
— Как кому, — сказал тот же голос, — а я должен быть в университете.