Град разбитых надежд (СИ) - "Сумеречный Эльф / Сумеречный_Эльф"

— Тебя, — хором ответили охотники.

— И? — хищно оскалилась Энн. — Один вопрос: да или нет?

В лиловом мареве непогоды поблескивало оранжевое пламя лампы, переливалось и билось на ветру в стеклянной колбе. Темные и светлые пятна придавали лицу Энн сходство с расцветкой диких кошек, злых, оскаленных в преддверии прыжка. Она требовала безоговорочного ответа, и лживое «нет» ее не устроило бы. Она хотела услышать то, что и так знала. Пожалуй, как и они все. Все давно знали, просто искали доказательства своих страхов, просто искали начало шнура, который вел к взрывчатке, способной смести благочестивые кулисы паршивого театра жизни. Хотелось надеяться, что за незримой сценой существует что-то, кроме смерти.

— Да, — ответил Джоэл и разъяснил: — Нам вливали кровь. Но не сомнов! А созданий Хаоса.

— Над нами ставили эксперимент, — жестко оборвала Энн.

— Но не он делал нас чудовищами, — слабо запротестовал Джоэл, с тревогой рассматривая, как все ниже склоняется голова Энн, как все больше злобы сквозит в ее глазах, устремленных на Цитадель. Сухая гулкая гроза вырисовывала на душно-фиолетовом фоне контуры темного куба. И почудилось, что именно над ним берет начало черная воронка. Или Змей снова пришел за жатвой свежих душ, и где-то в незримой вышине длилось мучительное сражение Каменного Ворона.

— Не он?! И что тогда? А с превращениями? Связано или нет? Да или нет?! — жадно ухватилась за сведения Энн.

— Не знаю. Мне кажется, что нет… — уклончиво отозвался Джоэл.

— Неважно. Теперь мы знаем, что стимуляторы превращают нас в непонятного кого, — порывисто отвернулась Энн.

— Энн, постой! Постой!

— Я узнала, все, что мне требовалось. И я не позволю проводить эксперимент над моими учениками.

— Что ты узнала? — неуверенно подался вперед Джоэл, но растерянно застыл.

— Что они хотят выпустить их на Змея. А это равнозначно смерти. Нет, этому не бывать. Выбирайте до утра, на чьей вы стороне, — решительно крикнула Энн уже с крыши, точно и впрямь превратилась в своевольную дикую кошку. Больше никаких сведений ей не требовалось, но выводы она сделала, в целом, верные. Только какой силе послужила бы правда в ее устах? Джоэл содрогнулся.

— Что будет утром? — растерянно проскулил Ли, теребя Ловцы Снов.

— Что-то. Надо быть к этому готовыми, — выдохнул Джоэл. — Иди к Мио. Помни: сейчас главное — не вызывать подозрений.

Ли рассеянно кивнул. Выглядел он более чем подозрительно, слишком непривычно и тревожно, отчего Джоэл только морщился и сжимал кулаки. От своего плана он не отказывался, предчувствуя, что, возможно, на следующий день перекроют улицы и снова введут пропускной режим. Спокойный Вермело с походами в театр и ярмарками уносила ночная буря. Казалось, Красный Глаз особенно пристально впился в Вермело. Змей чего-то ждал, наблюдая через разрывы стремительно несущихся на запад туч.

Джоэл дождался сигнала «отбой» в подворотне у чужого дома, хотя всей душой желал оказаться рядом с Ли или с Джолин. А лучше с ними обоими в одном доме, закрыть их, спасти от мира, переждать грозу и все бури миллионов долгих лет, чтобы никогда больше не испытывать режущую сердце тревогу, никогда не мучиться от изматывающего предчувствия неизбежной беды, которое усилилось до предела после встречи с Энн. Подруга выглядела совершенно безумной. Она изменилась, словно взрывом в Цитадели сбросила липкую старую кожу. Энн уходила с непоколебимостью человека, способного на все. И даже отрезанная рука не могла помешать ей. Рука важна в бою, но люди порой словами сражаются вернее, чем клинками.

Джоэл опасался, что его слов не хватит, как и его меча. Пока он нес на поясе только короткий кинжал на случай столкновения с мелкими грабителями. Что его ждало в квартале прокаженных, он не ведал.

Дождавшись, пока улицы опустеют, а все охотники займут свои посты, он двинулся по направлению к запретной зоне. Обостренный нюх указывал направление, и даже в ненастную ночь ему теперь не требовался фонарь: в темноте весь мир состоял из звуков и запахов, живые предметы излучали тепло. Джоэл видел мир в кромешном мраке сгустившейся непогоды в серо-белых оттенках.

Уже совершенно без мук совести он нырнул в чей-то огород в Квартале Шахтеров, потом пересек две улицы по крышам, пользуясь тропой охотников, прислушался — патруль не заметил его присутствия. Конечно, ведь сомны обычно не умели скрываться. Он же скользил бесшумной тенью между каминных труб и скатов крыш. Мягкие сапоги почти не задевали поросшую мхом черепицу. Очевидно, где-то так же бесшумно следовала к академии Энн, бережно неся свой непростой план.

«Цитадель создала чудовищ. Да, именно так. Мы выжили, но мы оба чудовища, вышедшие из-под контроля своих создателей. Разве нет?» — подумал Джоэл. Но не обнаружил в себе и тени чувства вины, больше он не ощущал себя обязанным ни Охотникам, ни Уману. Он служил все эти годы городу, людям, а не порочной системе. И она больше не заслуживала доверия. Только он не знал, что делать дальше. Выступать открыто? Бежать в Хаос? Все представало зыбким и предельно нестройным, оставалось только ждать утра. Обещанных изменений, которые, возможно, диктовал сам Змей.

«Что, весело тебе? Веселишься ты, я спрашиваю?» — прорычал молча Джоэл, уставившись на Алый Глаз, который просматривался при каждой вспышке молний.

Одна из них ослепительным зигзагом внезапно угодила в ближайший громоотвод, снеся часть печной трубы. Мелкое кирпичное крошево полетело в лицо, заставив закашляться, крыша под ногами завибрировала. Джоэл резко отскочил, приняв такое совпадение за ответ Змея.

Впрочем, возможно, просто разыгралась непогода. Чтобы больше не испытывать судьбу, он вновь спустился на землю, приникая к черным пятнам кустов, двинулся сначала по краю улицы, а потом вдоль забора запрещенной территории. На всякий случай он достал маску. Хотя, судя по сведениям из досье, создания Хаоса не были подвержены человеческим болезням. А он, похоже, становился одним из них, потому что Джоэл-человек, верный служитель Цитадели, не вытащил бы зверя из лаборатории. Но именно теперь, когда пронзала бесконечная тревога, он понимал, что не боится, а до того глупо страшился принять правду об их мире.

«Вот и квартал. Что я собираюсь там найти? Зачем иду? Осмотреть калитку?» — думал Джоэл, ножом отковыривая выцветшую доску забора. Пролез он легко, исхудавшее тело все еще не обросло слоем мышц. Разве что воротник рубашки зацепился за гвоздь и едва не порвался. Но все эти мелочи не интересовали, Джоэл сдернул кусок тряпицы и сунул в карман, стараясь не оставлять улик. Хотя за ним никто не шел.

Он принюхивался и вспарывал ночную мглу усиленным зрением, различающим тепловые пятна живых существ: в подворотнях запрещенного квартала только копошились крысы, с тихим писком скрываясь при появлении нежданного посетителя.

И все-таки темнота и начавшийся мелкий дождь, секущий острыми каплями лоб и скулы, мешали распознать верную дорогу к лаборатории Рыжеусого. Джоэл плутал по коротким узким улочкам и в конце концов добрался до калитки, ведущей в Хаос. Как и ожидалось, она была заперта, и не на задвижку, а на ключ.

Джоэл провел по гладкой бронированной поверхности и не нащупал и намека на ручку. Похоже, стена сама по себе представляла сложный защитный механизм с шестернями и установками на башнях, а калитка была ее влитой изначальной частью, как будто создатели-спасители верили, что однажды человечество выйдет наружу. Возможно, они надеялись придумать оружие против Змея. Но за двести лет не вышло, а их жалкие последователи только создавали бесполезную армию на убой.

«Проклятье! Без ключа не выйти, — подумал Джоэл, но внезапно уловил колебания воздуха: — Кто-то идет».

По улице к калитке двигался тяжелой походкой замотанный в бесформенный балахон человек, судя по кислому запаху, старик. Но от него не разносилось отвратительного смрада заразы и тяжелой болезни, несмотря на то, что лицо и руки его, как и полагалось прокаженным, скрывали бинты и перчатки. Джоэл отметил эту странность, полагая, что без собачьего нюха подвох удачно спрятался бы под грязными тряпками, пропитанными духом немытого тела. С водой в квартале прокаженных всегда было туго, а об улучшении жизни якобы обреченных мусорщиков никто не заботился.