Чайна Мьевиль - Шрам
Беллис увидела волны, бьющиеся о борта города, и своим бессознательно обострившимся чутьем поняла, что Армада снова движется.
Очень медленно, пока что не быстрее, чем силой множества буксиров. Но Армада снова пришла в движение. Аванк поплыл, боль в его ране отступила.
Гриндилоу исчезли.
(И Сайлас жив.)
Цепляясь за перила, Беллис пошла в направлении громадного носа «Гранд—Оста», а когда обогнула ряд низких кают, до нее донеслись звуки. Впереди были люди.
Она окинула взглядом Саргановы воды, Сухую осень, Джхур, Книжный город. Звуки сражения стихали. Уже не слышно было, как перемещаются большие скопления народа, как барабанным боем гремят ружейные выстрелы. Лишь изредка — резкие крики и звуки одиночных схваток.
Сражение шло на убыль. Мятеж был подавлен.
Она не слышала победных речей мятежников или властей: ничто не говорило о том, какая сторона взяла верх. И все же, обогнув последнюю стену и увидев сцену на баке «Гранд—Оста», она не испытала удивления.
По краям палубы с мрачными лицами стояли горожане всех рас, раненные и заляпанные кровью. Оружие они держали наготове.
Перед ними лежала гора трупов. Многие убитые были обезображены, их грудные клетки вскрыты, внутренности выжжены или выпотрошены. Большинство было обезглавлено, головы валялись повсюду на палубе — все с открытым ртом, клыкастые, с раздвоенными длинными языками.
Вампиры. Десятки вампиров. Побежденные. Поверженные и наказанные. Когда с исчезновением их таинственных союзников дела приняли иной оборот, вампиры оказались перед превосходящими силами противника, и спонтанные выступления в их поддержку сошли на нет. Без поддержки граждан их квартала, без широкого заговора они были обречены. Бойцы Саргановых вод утратили страх перед нападавшими, и оказалось, что в отсутствие своей истинной причины ужас обречен.
Беллис услышала какое—то слабое движение наверху. Подняв взгляд на переднюю мачту корабля, она испытала шок. «Ох… вот что произошло, когда все закончилось», — подумала она.
Вот тогда—то бруколаковские подручные и проиграли. После этого они не могли победить. Когда там, наверху, взметнулся этот жуткий вымпел, страх, который они навевали на всех, рассеялся, как туман.
С запястьями и лодыжками, крепко стянутыми прочным канатом, издавая жалкое рычание, вывесив наружу, словно мертвое животное, длинный язык, измазанный собственной кровью, которая испачкала его зубы и губы, в десяти футах от палубы на рее был распят Бруколак.
ГЛАВА 45
Когда забрезжил рассвет, Бруколак нашел в себе силы закричать.
Солнце обожгло его. Он закрыл глаза и тщетно потряс головой, пытаясь спрятать глаза от света. Кожа его начала покрываться пятнами, словно облитая едким хемическим веществом. Лицо вампира, прежде смертельно бледное, покраснело и покрылось пузырями, загноившимися на дневном свету.
Он трепыхался на мачте, уродливо дергаясь, как выброшенная на берег рыба. Силы покидали его; время от времени он издавал тихие мучительные стоны.
Он был настолько силен, что солнце не могло убить его сразу, однако оно понемногу калечило его тело и, самое главное, причиняло жестокие страдания. По прошествии двух часов после восхода он потерял сознание и замолк. Слюна и яд капали из его рта, разъедая палубу.
Солнечный свет обжег и плоть его убитых помощников. С приходом дня десятки бездвижных тел покрылись пузырями, обесформились. С наступлением темноты их сгребли в одну кучу и выбросили в море.
Вечер был для вампира как бальзам. Боль очень медленно стала уходить, и он с трудом открыл глаза, залитые слизью и гноем. Тело его стало восстанавливаться, однако повреждения, причиненные солнцем, были велики, и только к полуночи он смог заговорить.
На его жалкие хрипы никто не обратил внимания. Никто не подошел к нему, никто не покормил. Конечности его были скованы судорогой и болью. Целую ночь он молил о помощи или жалости, пытался угрожать. Но слова его разносились вокруг отчаянным звериным воем, а время неторопливо шло, и Бруколак увидел, как тьма на востоке рассеивается.
Его раны только стали залечиваться, но все еще кровоточили, когда выглянуло солнце и запустило в них свои палаческие лучи—пальцы — снова взошел день, будто провернулась шестеренка в каком—то безжалостном механизме.
Началась несуетливая уборка. Ремонтные бригады поднялись на охлаждающийся «Ходдлинг», чтобы оценить ущерб и понять, что еще можно сохранить.
Жар изменил форму целых помещений и коридоров, края которых стали текучими. Повсюду лежали мертвые тела — целые и изуродованные.
В Саргановых водах и в граничащих с ними частях соседних кварталов последствия сражения заявляли о себе битым стеклом, отверстиями от пуль, пятнами крови на улицах. Весь мусор был собран и отправлен на переработку или измельчение.
Сторонники Саргановых вод патрулировали улицы. В Баске и Дворняжнике стояла тишина. Их власти ничего не знали о мятеже и, парализованные страхом, выжидали, наблюдали за ходом сражения, тщательно оценивая силы противников, и были готовы присоединиться к восстанию, если Саргановы воды станут терпеть поражение. Но поражение потерпели вампиры. И теперь власти Баска и Дворняжника в страхе перед Любовниками были тише воды, ниже травы. Они смирились.
Генерал Шаддлера был мертв — убит вампирами, взявшими его в заложники; узнав, что их правитель пленен, они запаниковали и прикончили генерала. Их тоже, в свою очередь, убили — ценой немалых потерь для струподелов. Вдоль стен Курганного дома стояли большие изваяния, слепленные из темно—красных напластований: то была застывшая кровь струподелов.
Никто не знал в точности, сколько вампиров входило в отряд Бруколака, и никто не знал в точности, сколько их было убито. Несомненно, кто—то из них остался. Потерпев поражение, они, вероятно, ушли в подполье, стали неотличимыми от других граждан. Они могли осесть в развалинах, поселиться в ночлежках. Их было не выследить.
Теперь при добыче пропитания им нужно было проявлять осторожность. Им нужно было быть избирательными, холодными и жестокими — они теперь не могли оставлять жертву в живых. Потому что если их обнаружат, — а бойцы Саргановых вод дали страшную клятву, что найдут всех вампиров, — то непременно убьют.
Страх перед вампирами исчез.
А тем временем главный предатель, сам Бруколак, висел на своем металлическом кресте, медленно умирая от голода и палящих солнечных лучей.
Аванк бессмысленно и неторопливо продолжил свой путь. Но двигался он по—прежнему медленно, и скорость его стала неустойчивой. Он плыл и тащил за собой город, ускорялся и замедлялся, но никогда не достигал скорости, с которой шел прежде.
