Владимир Романовский - Год Мамонта
Это не просто эгоизм, дорогой мой зодчий, ученик Гора, это среднесословный эгоизм, ханжеский. Хороша бескорыстная любовь!
Ты все представляешь ее себе с ним, который с залысинами. А ты лучше представь ее себе с Фалконом! Вот.
А что. Фалкон — забавный дядька. Правда, Колония Бронти сгорела почти до тла, и люди погибли, но ведь не сам же он туда с факелом прискакал на индефатигабальном своем эквестриане, просто его приказ там выполнялся, и это его, скажем, до какой-то степени оправдывает, он посчитал это необходимостью. Что это я такое несу, подумал он. Забавного дядьку надо было придушить, когда была такая возможность. Чтобы дура эта тощая и долговязая, с торчащими нелепыми коленками, досталась по крайней мере тому, кого она любит, а не забавному дядьке.
Ладно, подумал он. Совесть свою я, положим, уговорил, а вот любовь я вряд ли уговорю. Любовь самоуговоров не терпит.
А сие означает, что надо сцепить зубы и ехать. И чем скорее, тем лучше.
Тут опять проснулась в нем совесть и задолдонила — скорее, скорее. А, подумал Брант, вот кого не ждали, давно не слышали, здравствуй, совесть. Ну и денек, доложу я вам. Всем денькам денек, блядь.
Хорошо, но нужно бы выбрать, в каком именно качестве… статусе… ехать. Можно поехать прямо к Фалкону, вместе с пьяными и дрожащими от страха в ритином мезоне солдатами. На правах обаятельного подчиненного — к Фалкону.
Но ведь у Фалкона — Рита.
Ах, Рита, ах, матушка! Как же ты сына своего подвела! И ведь знала все, а — ничего не сказала. Думала, все обойдется? Думала, что ничего я не узнаю? А что боялась за меня — так ведь не поверю! Ни за что не поверю. Надо бы поверить, а вот не поверю, упрямый я тип. А не думаешь ли ты, матушка, что прощу я тебе все это? Как я стенку долбил, а ты все это время знала, где она, имела ведь даже доступ к ней, ибо сама ее туда волокла, и ведь наверняка без особой нежности — женщину, которую я люблю! И знаешь что, матушка, Рита непреклонная, мне наплевать, кого она любит! Да! Я считаю, Рита, что быть с ней, с этой женщиной, на любых правах, просто сидеть рядом — это привилегия великая! Не потому, что мы с ней из разных сословий, что мне до сословий, а потому, что она такая, какая она есть! И уже была такой тогда, в прошлом, когда я ее увидел в первый раз! И нисколько с тех пор не изменилась! Да, Рита, именно так я и считаю, и поэтому я сейчас стою, к стене лбом прижавшись, и едва сдерживаюсь, чтобы не завыть в голос, а по морде у меня слезы текут, и я их быстро кулаком утираю, а они текут, именно поэтому! Ты, Рита, понимаешь ли? Ты любила ли когда-нибудь? Я до сих пор помню интонацию, тогда, в Храме Доброго Сердца, мною недавно перестроенном, а тогда еще старом, с неправильными эркерами — «Он очень слабохарактерный и капризный. Но очень добрый. В первую брачную ночь он подарил мне ребенка. Во всяком случае, так думают все». Вот этот самый капризный и добрый ее и получит, и я, лично я, это устрою, своими силами. А тебя, Рита, я видеть не желаю. Поэтому не к Фалкону я поеду теперь, но к его супостату, к светлейшему Зигварду, чтоб его кентавры затоптали, и ничего я ему не сообщу до поры до времени, пожалуй. Как именно я буду отбирать ее, ненаглядную мою, у Фалкона — там видно будет. Но не к Фалкону — то бишь, не к тебе, Рита, я сейчас поеду. Твои соратники пусть торчат в твоем же доме, дрожат и ждут ареста, а я только Нико возьму с собой. С Нико не то, чтобы спокойнее, а как-то веселее, надо отдать ему должное. Хотя и спокойнее тоже. По разным причинам.
* * *— Как давно начались изыскания? — спросил Зигвард.
Вопрос был риторический. Какая разница, когда они начались. Понятно, что времени на создание своих огнестрелов у войска мятежников не было.
— Год назад, — ответил Хок. — Я, честно говоря, никогда всерьез не верил в эту затею.
Зигвард, только что переговоривший со своими военачальниками, отправил их спать, и остался вдвоем с Хоком в шатре.
— Нельзя ли как-нибудь выкрасть у них несколько?
— Нет, — сказал Хок.
— Почему?
— Тяжелые, сволочи, — ответил Хок. — Ежели одна лошадь тянет телегу с таким полешком, так ее спокойным шагом можно обогнать.
— А обойти нельзя ли?
— Нельзя.
— Почему?
— Очень много открытого пространства, любое маневрирование видно издалека. Как бы мы не старались, они будут перемещать огнестрелы таким образом, чтобы они все время были нацелены нам в морду.
— А если расширить фронт?
— Они расставят огнестрелы веером, только и всего.
— Какие у вас предложения, Хок?
— Никаких. Я плохой стратег. Я вообще не люблю все эти милитаристкие дела. Стреляют друг в друга, рубятся — и все без толку.
— Знаете, я тоже их не люблю, — сказал Зигвард. — А посему…
— Да?
— Сделаем то, что на наш взгляд — и мой взгляд, и ваш — гораздо умнее, чем организованное массовое убийство.
— Что же?
— Эту миссию я поручаю вам, Хок. Это будет самая важная в вашей блистательной карьере миссия. И я вам заплачу столько, сколько она стоит.
— Я весь внимание.
— Вы выкрадите Фалкона и привезете его мне.
Помолчали.
— Ого, — сказал Хок.
— Да, — сказал Зигвард.
Снова помолчали.
— Возможно ли это? — спросил Хок риторически.
— Не утомляйте меня торговлей, — ответил Зигвард. — Я же сказал, заплачу столько, сколько вы сочтете нужным.
И еще помолчали.
— Живым? — спросил Хок.
— Если бы он мне нужен был мертвым, я послал бы простого убийцу. Понятно, что живым.
— Как скоро?
— Даю вам три дня.
— Четыре, — серьезно сказал Хок. — За три дня я не успею, пожалуй.
— Я согласен.
— Девяносто тысяч, — сказал Хок.
— Очень хорошо.
— Плюс пятьдесят тысяч на расходы.
— Что за расходы?
— Мне нужно будет кое-кого подкупить.
— Прекрасно.
— И титул.
— Титул?
— Княжеский.
— А конунгом Славии вас не сделать ли?
— Нет. Я плохо говорю по-славски. Мне нужно княжество именно в Ниверии. Это — единственное, чего мне не мог бы дать Фалкон.
— Но мог дать Бук.
— Только с подачи Фалкона, а это вовсе не одно и тоже.
— Хорошо, я подумаю.
— Тогда я тоже подумаю. О чем-нибудь.
— Я согласен.
— А если мне не удасться? — спросил Хок.
— Даже не знаю, что вам на этот случай посоветовать, — сказал Зигвард. — Можете пойти в подмастерья к кузнецу какому-нибудь.
Используя походный сундук как стол, Зигвард написал письмо казначею. Хок взял лист, поклонился, и вышел из шатра.
Горели звезды и было относительно тепло. А ведь в Астафии зима.
Казначей выдал Хоку пятьдесят тысяч в трех мешках авансом и дал подписать расписку. Хок набил золотом карманы, остальные деньги спрятал в сундук в своей карете, оседлал коня, и быстро поскакал сперва на восток, потом на юг, в дюны.
