Виктория Угрюмова - Все волки Канорры
Господа, давайте сделаем сегодня нечто такое, о чем весь мир
будет говорить завтра
Катберт Коллингвуд, британский адмирал,
перед Трафальгарской битвой
* * *
Сначала у подножия воздвига, а затем, когда он исчез, прямо на его месте, образовалось нечто среднее между главным штабом и клубом тиронгийских войск, где все участники сражения могли встретиться, передохнуть, получить ценные указания Такангора и бесценные советы Юлейна, обменяться впечатлениями о ходе битвы и высказать предположения о ее перспективах и развитии. Здесь же предусмотрительный Думгар накрыл несколько походных столиков с прохладительными и горячительными напитками и легкими закусками, еще раз подтвердив свою репутацию несравненного дворецкого. Наш сострадательный читатель, возможно, усомнится, стоило ли подвергать маленькие столики таким жестоким испытаниям, но то были, как сказано выше, походные кассарийские столики. Они отважно исполняли свой долг и во время знаменитой Пыхштехвальдской битвы, и в ходе боев с харцуцуйцами и орками Пальп, бывали в Таркее и Жаниваше, Лягубле и Амарифе; всегда держались стойко и уверенно, если что-то и пролили из полных чаш, то лишь пару незначительных капель; и лишь один раз перевернули отлично сервированный обед — когда прямо на них свалился огромный огр, по ошибке севший в метательную ложку катапульты.
От северного портала осталась золоченая арка, увитая гирляндами цветов: под ней по просьбе голема Кехертус, побив все прежние рекорды скорости, сплел несколько паутинных подушек, мягких, уютных, пружинящих — ничуть не хуже, чем любой диван, и как раз сейчас на них после нескольких часов сражения приходили в себя под надежной охраной друзей демон Борромель, граф да Унара, маркиз Гизонга и господин главный бурмасингер. Минуту назад к ним ненадолго присоединился Ангус да Галармон, правда, не вполне добровольно — упирающегося генерала притолкали к месту отдыха сердитые Ржалис и Эмс Саланзерп.
— По-моему, он собрался лично истребить все три армии, — доложил Ржалис. — Так что придержите его на время, а то его кондратий хватит от переутомления.
— Генерал и командир здесь я! — сообщил Галармон едва слышно.
Пот тек с него градом, он и впрямь вымотался, но сдаваться не собирался.
— Значит, сразу после войны обрушишь на меня свой праведный гнев. Забудешь, я напомню, — сказал Ржалис. — Ну, мы поскакали, а вы его хватайте и не пускайте никуда, как минимум полчаса.
— Бунтовщик! — заявил Галармон. — Подстрекатель!
— Вам надо выпить, генерал, — заметил Думгар, окидывая возмущенного Ангуса опытным взглядом. — Вы истощены.
— Конечно, истощен, иначе черта с два они бы вытолкали меня из боя! Дайте что-нибудь промочить горло, — и генерал без сил свалился на паутинное ложе рядом с графом да Унара и Борромелем.
— Замечательная штука — подковы, — делился демон последними впечатлениями. — Качество моего коронного пинка выросло в два, а то и в три раза. Очень рекомендую, господа. Особенно подкову с пальцами и пяточкой.
— Мы не так часто пинаемся, — вежливо ответил граф.
— А вы попробуйте, потом сами не сможете остановиться, — настаивал демон.
— Хороший удар копытом часто решает исход поединка, — авторитетно заявил Такангор. — Предлагаю за это выпить.
Думгар поднес кассарийскому генералу Пригубный Наливайник, который со времен битвы при Липолесье, перешел в полное ведение минотавра. Волшебный сосуд, наполнявшийся, как известно, из близлежащих источников алкоголя, ненадолго задумался, принимая взвешенное решение, и порадовал Такангора отличным амарифским элем — десятилетней выдержки, крепким, забористым, от которого горло драло так, будто пытаешься проглотить хрюкодила вместе с его жесткой чешуей и задиристым характером. Надо сказать, что сегодня Пригубный Наливайник был в ударе — в непосредственной близости от поля боя, в Нилоне, находился знаменитый винный погреб князей Торентусов, доставшийся им в наследство еще от графов Лорастрийский, больших знатоков и любителей крепких напитков, — и он намеревался подробно ознакомить славного минотавра со всеми позициями из широкого ассортимента элей, вин и бульбякс, настоянных на всем, что попадалось на глаза умелым виноделам.
По просьбе минотавра последние час-полтора Зелг с Юлейном почти не покидали этот островок спокойствия в бушующем море схватки. Король было запротестовал, упирая на то, что он официальный главнокомандующий на ставке в одну золотую рупезу, о чем имеется анкета и договор, скрепленный его личным крестиком, но Гегава деликатно потыкал его в спину резной палочкой для управления древнеступом, и Юлейн притих.
Сейчас минотавр стоял, широко расставив ноги, упираясь копытами в золотую Кахтагарскую равнину, а рогами — в лазурное тиронгийское небо, и напряженно о чем-то размышлял, прижимая к груди Наливайник.
Зелг осторожно тронул его за плечо.
— Я готов с ним сразиться, — сказал он.
— Не сомневаюсь.
— Прошу учесть, милорды, — поспешил к ним Сатаран, — что я тоже готов сразиться с этим неопознанным, но весьма могущественным существом. Битва с ним, несомненно, украсит биографию Князя, летопись Международной Ассоциации Зверопусов и мое скромное резюме.
— И это не вызывает сомнений, — вежливо улыбнулся Такангор. — Но и он к этому готов. А я бы хотел, чтобы наш враг как-то заинтересовал нас, увлек, показал, что достоин нашего внимания.
— Зачем? — спросил Юлейн, который всегда спрашивал то, что было ему непонятно, не прибегая к эвфемизмам.
— Затем, что если он где-то раздобыл гухурунду, Тотомагоса и это знаменитое «Слово Дардагона», значит, и еще что-то раздобыл. Хочу знать что, по возможности, заранее. Он ведь старый?
— Как мир, — важно кивнул Сатаран. — Это весьма древнее существо. Сколько я могу судить, из Необъяснимых или даже Нерожденных.
— Из Нерожденных — это, как Генсен?
— Вроде того.
— А вы не знаете, кто он?
— Нет. Но он старше меня.
— Я знаю, кто он, — скромно сказал Зелг.
Такангор обернулся и посмотрел на него — безо всякого удивления.
— Вы-то уже обязаны знать, — загадочно заметил он.
— Наверное, граф да Унара тоже знает, — подал голос Юлейн. — Только он не скажет, если не сочтет нужным. Он всегда так, знает и молчит.
— Граф вообще знает все на свете, — сказал Кехертус, явившийся отдышаться и перекинуться парой слов с друзьями после плодотворной и увлекательной схватки с несколькими копейщиками. Теперь копейщики, приобретшие загадочный вид сиамских близнецов, или мифического страшилища со множеством голов, одним туловищем и торчащими из него во все стороны иглами копий, проклинали войну, патриотизм, солдатскую службу и самую прочную в мире паутину, а также громко сочувствовали мухам. Окружающие в сутолоке боя прилипали к их клейкому кокону, и в стремлении вырваться на свободу чувствительно дубасили своих незадачливых коллег, а те пинались в меру оставшихся возможностей и грозили злыми карами, как только распутаются.
