Оксана Демченко - Безупречный враг
Сирена в кресле дернулся и задышал чаще.
Газур хмуро осмотрел чистенькую пустую комнатку, брезгливо изучил лицо пленника. Низко опустить голову тому мешал ошейник из плотной кожи, прикрепленный к спинке кресла короткой цепью. Взгляд сирены был почти бессмысленным. Но сказанное хранителем он слышал, а упоминание о судьбе семьи подействовало хуже пыток.
Яоол усмехнулся. Люди араави умны. Боу дал газуру единственный способ узнать то, ради чего он шел сюда. Не воспользоваться подарком — глупо. Впрочем, газур, хоть и не способен испытывать жалость к ядовитой твари, но невинных детей убивать не намерен. И не является безумцем, помешанным на жажде мести. Только кому об этом известно? Газуры живут во дворце, отгороженном от мира, и людей ценят дешевле бросового жемчуга, по которому ходят ногами.
— Зато именно прошлое интересует меня, — сообщил газур. — Я избавлю вашего ученика от неприятных обязанностей. Предатель будет умирать во дворце. Долго. И семья — тоже. Те, кто покушался на жизнь правителя, уходят на дно, все до седьмого колена. Таков закон Древа. Злой закон, вы правы, Боу.
— Яоол, — ужаснулась Онэи. — Но дети…
— Много лет я ждал. Погибли мой отец, мачеха, сестры и братья, — холодно и тихо сообщил газур, выталкивая короткие фразы явно с усилием. — Младшему из них не было пяти. Я сам не оказался на той лодке чудом. Меня наказали за побег из дворца. Этого никто не мог знать и учесть. И он скажет. Боу, у него есть родители?
— Живы. Его собственная семья, родители, брат с семьей, еще мать и сестра жены, — уверенно сообщил хранитель и отдал газуру листок. — Здесь полный список родни. Сорок три человека, в том числе пятнадцать детей.
— Хорошо, — мягко похвалил газур. — Я доволен, за этого мерзавца и его род храм получит богатые дары. Ядовитый, слушай меня. По закону они должны умереть. И без всякого там закона, просто оттого, что я очень давно желаю мести, все дорогие тебе люди умрут, а ты их переживешь. Это будет длиться долго, очень долго. Тебя станут хорошо кормить и проследят за тем, чтобы ты жил. И чтобы смотрел и слушал.
Сирена снова дернулся, поник, с трудом шевельнулся и попытался поднять голову. Отчаяние в его взгляде читалось теперь совершенно безошибочно. Мужчина прекрасно знал про дворец, его подвалы и бросовый жемчуг. Онэи всхлипнула и сердито стерла слезы. Глянула на пленника, на газура, на пустой лист записи допроса.
— Я все-таки невеста вашего великолепия, — дрожащим голосом выговорила она. — И могу просить о милости. Хотя бы для детей. Умоляю.
— Нельзя все так близко принимать к сердцу, — сердито бросил газур.
— А если он скажет, как они умерли? Вдруг он не виноват больше всех и это дело рук иных людей? — возмутилась Онэи, дрожащими пальцами комкая длинный рукав, используемый вместо платка. — Умоляю, не надо мстить детям!
— Он сирена, ты была там и сама мне сказала, что шквал вызвал сирена, — сухо бросил газур. — Я прав в выборе мести. Все, молчи.
— Фа оодке фыл не я, — с трудом выговорил сирена без зубов, его слова было едва возможно понять. — Ешли бы я мог петь, фаша нефешта пы подфердиаа, фто го-оос другой.
Речь отняла у сирены остатки сил, он уронил голову и захрипел, упираясь кадыком в шип ошейника. Боу усмехнулся, чуть кивнул Онэи. Та всхлипнула и показала газуру свой маленький кулачок: тоже мне, изувер нашелся, только попробуй! Яоол нахмурился, собрал в большую ладонь левой руки оба тоненьких запястья. Правой стащил с шеи платок и взялся утирать слезинки со щек кареглазой.
— Ладно, хватит уже, не смей со мной спорить! — возмутился он. — Да, я хочу наказать всех виновных. Настоящих. Я готов сжечь список рода, не читая. Но вместо него у меня должен быть полный рассказ о событиях. Нет, не так, — усмехнулся газур, и пленник снова вздрогнул. — Без казней твоего ничтожного рода я храму ничего не должен. Расплатись и с ним. Все ответы на вопросы хранителя.
— Его дети не пойдут на берег неоткупленных, — уперлась Онэи. — Пусть их передадут храму.
Газур тяжело вздохнул. Пленник снова напрягся. Онэи что-то очень тихо зашептала в ухо повелителю. Тот улыбнулся, кивнул и отпустил руки певицы, немедленно обнявшие шею Яоола.
— Ты чудно поешь, даже без этой глупой капли божьей, — рассмеялся тот. — Я не могу с тобой спорить. Дожили!
— Не спорь, — победно заулыбалась Онэи. — У нас свадьба состоится еще до сезона дождей, а ты взялся устраивать пытки во дворце! Я буду плакать. Да я глаз ночами не сомкну!
— Только из-за пыток? — возмутился газур. — Но я полагал, мы и так будем… недосыпать, но уж никак не плакать при этом. Ладно. Хочешь, я вообще отменю закон про утопление семи колен и наказание близких?
— Хочу, — порадовалась Онэи.
— Эй, тварь, — презрительно бросил газур. — Я не понимаю, отчего так добр. Не разочаруй меня. Боу, я жду рассказ к завтраку, на сладкое. Не управится — охотно заберу список и отложу свадьбу на полгода. Девушки легко забывают обиды, может, зря я так податлив?
Онэи надулась и сложила руки на коленях, сплетя пальцы в замок. Боу важно поклонился.
Крид вскочил и двинулся к двери, в очередной раз радуясь про себя, что он никогда не станет королем. Одно дело — дуэли, и совершенно иное — игры дворца. Оказывается, даже Онэи к подобному более приспособлена, чем он. Смотреть на раздавленного страхом врага тяжело и тошно. Поймать, убить в честном бою или наскоро излупить и допросить — это он может. А тянуть жилы словами или крючьями — ужасно. Прав Альбер, надо срочно искать настоящего наследника, похожего на папашу-короля. Чтобы собак ценил больше, чем людей, и, сетуя на рецепты новых ядов, сам же прятал их под замок, не думая уничтожать. Яды королю очень даже нужны.
— Не глупи, Крид, — уже в коридоре возмутился Роул. — Этот человек собирался убить твоего брата.
— Знаю.
— И пытать его никто не станет, Боу просто так сказал.
— Догадываюсь.
— Выговорится — ему же станет лучше, — усмехнулся газур. — Ты счастливый человек, северянин. Это редкая способность: ты не получаешь удовольствия, думая о мести. Я бы хотел иметь и сохранить такой талант, но не дано. Еще лет пять назад я представлял ежедневно, как станут кричать в подвалах дворца родичи преступника. Почти слышал их, и мне было легко засыпать. Кстати, я полагал, что там, в подвалах, окажется и семья Эраи Граата. Меня ругал только старик Соал, кто еще посмел бы упрекнуть самого газура? Прочие твердили, что я прав и месть — законное право и радость, если я так решил.
— Мне жаль араави.
— Тогда я не знал божественной Риоми, ее мамы, да и владыку слушать и видеть не желал, — грустно отмахнулся газур. — Теперь очень рад, что судьба добра ко мне, и я уже не думаю о чужих муках с такой жадностью. У Онэи волшебный голос, я услышал его два года назад, и мысли стали меняться. Но мое понимание добра и зла не имеет и никогда не получит четкого и однозначного деления на светлое и темное. Я всегда ищу середину, взвешивая интересы: свои, Древа, зуров, таоров… если не ослеплен местью, конечно. А ты сразу видишь острую грань. Для короля это дурно, но для человека, пожалуй, очень хорошо.
