О'Санчес - Пенталогия «Хвак»
— Ты покраснел, мой сын. Это хорошо, это внушает мне надежду, что ты еще не до конца испорчен. Не смотри на фрейлин, они слышат только мой подробный рассказ о выращивании левкоев, уж так я приколдовала для твоего спокойствия, и странно, что ты этого не заметил. Я имею в виду, что магии моей не заметил. С другой стороны, я смерть как не люблю колдовать, годами этого не делаю…
Принц выдохнул и во всю мощь вдохнул, в сердце сразу же вернулись свет и тепло.
— Ага, матушка! Заметишь тут, когда ты колдуешь! Тем более у себя в покоях! Какое счастье, что ты у меня такая искусница! А завтракать будем?
Императрица, довольная искренней похвалой сына, вместо ответа повела десницей, снимая с пространства ткань заклятья, и хлопнула в ладоши. На зов тотчас приблизилась старшая фрейлина ее свиты, юная герцогиня Кусони Баринга.
— Куси, милая! Вели накрывать, на малом столике, для меня и для его Высочества. Мне, проследи нарочно, чтобы поменьше порции подавали, а его Высочеству побольше, вон как исхудал.
— Я исхудал? Впрочем… от переживаний за судьбы Отечества, ни от чего иного. — Принц в упор поглядел на голые плечи фрейлины и перевел взгляд повыше, чтобы зацепиться взглядом за взгляд, но юная герцогиня великолепно понимала, с кем имеет дело: прелестный ротик ее улыбался почтительно и едва ли не призывно, однако взор ее был безмятежен и пуст, направлен куда-то вдаль, сквозь принца, но ни в коем случае не на него.
— Сын мой, не надобно этим шутить, сии слова не таковы, чтобы трепать их попусту.
— Прости, матушка, ты права, а я не прав. Но сейчас я плотно позавтракаю и непременно поправлюсь. Разреши, я отряжу посыльного к Его Величеству, ибо я обещал доложить ему о твоем милостивом согласии. Ну, насчет сегодняшнего ужина?
— Я сама отправлю, и уж он сообразит, что ты его поручение выполнил. Кроме того, сударь мой сын, что же это я буду с бухты-барахты посылать герольда Его Величеству, когда мажордомам следует предварительно согласовать время встречи, набор блюд и напитков, уровень приема…
— Отец хотел как можно скромнее, попросту.
— …количество гостей и присутствующих, время ухода, если он не захочет прикорнуть в моих покоях. Приличия надобно соблюдать в любом возрасте и при любой простоте. Хотя, конечно, были времена, еще задолго, задолго до твоего рождения… Это теперь он старый брюзга, а тогда пылал. За день, бывало, по дюжине записок, егерскою почтою, из любого конца Империи, а в каждой записке… Впрочем, любое пламя иссякает…
— Но, государыня! И отец, и я… Наше пламя к тебе никогда не иссякнет! Никогда! Матушка, верь… И сёстры, и брат… Мы все… Будь я проклят, если лгу хотя бы на соринку!
Императрица сунула, было, белейшую ладонь к подносу на резном столике — за платком, но передумала и царственным пальчиком смахнула поочередно две слезинки с уголков глаз.
— Да, да. Я знаю, это я так… Дай же мне руку, дорогой мой сын, и идем завтракать.
Государыня хорошо знала вкусы старшего сына: основным блюдом к завтраку было отваренное в обычной воде молочное мясо, любимая пища его Высочества… И вода, и мясо были совершенно свободны от всего постороннего, даже не подсаливались, но зато к мясу подавались добавки, обширнейший поднос, плотно уставленный приправами: травы, уксусы, перец, соль, сухарики, горчицы, соусы сладкие, соусы горькие, всякие присыпочки из толченых орехов… Токугари иногда садился за стол и сам не знал, чем он сейчас воспользуется, но в эту трапезу — заранее понимал, что хочет обмакивать мясо в горький хвощевой соус, а сами кусочки чтобы с умеренным жирком… И запивать простым сладким взваром-м-м-м… У-у-у… вот оно… Вот это да. Яд заговоренный.
Токугари еще полтора месяца назад, почти случайно, обратил внимание на необычный, хотя и не ядовитый, «щиплющий» привкус вина, поданное ему на вечеринке у барона Самата, своего приближенного и друга, с женой которого у него развернулся с недавних пор осторожный и сладостный роман. Принцу не понравилось… вот не понравилось внезапно наличие незнакомого привкуса… Пусть и безопасного. Он вышел в отхожее место и там, с помощью пальцев и колдовства, выдернул прямо из горла частицы выпитого, пропитал ими платок, сам платок окружил сохранными заклятьями и дальше уже веселился весьма умеренно. И недолго: вспомнил, якобы, о срочном поручении государя…
Домашние жрецы почти сразу же определили, что в вино добавлено обработанное магией масло семян ясеня, совершенно безвредное для животных и людей, совершенно безвкусное и неощутимое…
— Только вашему Высочеству дано было ощутить наличие столь мельчайшего присутствия колдовства в сем злокозненном напитке, необыкновенное чутье вашего высочества достойно не просто восхищения, но прекло…
— Дальше, без болтовни. Зачем оно, если безвредно?
Выяснилось, что с давних пор существует разновидность ядов, так называемых составных, постепенных, которые действуют только будучи собранными вместе в одном теле. Например, семена ясеня могут быть задействованы в нескольких видах таких отрав. Чтобы определить все четко, без ошибок, надобны… Ваше высочество, надобны образцы следующего слоя, тогда можно будет уверенно говорить о том, каков будет весь яд… Кроме того, вполне возможно, что будущая отрава была нацелена вовсе не на его Высочество, а на одного из сотрапезников… Но, с другой стороны, сия предерзостная выходка, даже на этом первом шаге — уже преступление против Империи и династии… Но доказать злоумысел сейчас, после того, как все следы иссякли, просто невозможно…
Разумно. Принц Токугари не стал, подобно отцу, стучать по столешнице, выбрызгивая молнии из под кулака, ибо жрецы пред ним не провинились, они сделали все, что могли, и сделали хорошо. Надо ждать следующую часть удара, если цель — действительно он сам. Через неделю, на птеровой охоте в честь прекрасных дам, во время пира, устроенного запросто, на полянке, на расстеленных скатертях, он захватил горсть сушеных церапок и… опять защипало… Церапки — тихохонько в карман, веселье продолжается как ни в чем не бывало, тем более, что первый слой отравы, на ясеневом масле, уже расколдован и выведен из тела… Токугари смеялся и ругался, бил по плечам друзей, и нежно переглядывался с придворными красавицами, но черная и страшная мысль царапала его оледеневшее от ярости сердце и науськивала: узнай… немедленно узнай… вглядись в каждого и узнай…
— Что так развеселило ваше Высочество? Скажите, и мы подхватим все?
— Нет, нет, Зерчи, это глубоко личное, из детства случайно вспомнилось, вот и рассмеялся. Плесни мне чего-нибудь попроще, покислее, вон, имперского…
