Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике
– Ну, кш, кш…монстрики… Бегом, бегом, дайте с юношей побеседовать…
– Мне бы на рапорт, – начал я.
– Не беспокойтесь, – улыбнулся Бенедикт, – успеете. Тут недалеко. Еще раньше сержанта будете.
– А он что, – поразился я, – не этим путем пойдет?
– Да и не сунется! – махнул рукой Пу-сун-лин. – Раздавить паучка для "отпетого" – позор несмываемый, прямой путь в "вонючки".
– Так зачем же их давить? – удивился я.
– А коли нападают и норовят куснуть. Здесь, юноша, такая змеиная изгибчивость нужна, чтобы и не раздавить, и не быть закусанным… вам повезло просто, что лапы не успели выломать. Рванули бы на подмогу другие и…
– Закусали бы?
– Не, – засмеялся Пу-сун-лин. – Вы бы их одолели, потоптали – и это было бы для вас очень неприятно.
– Ах, вот оно что! – сказал я и потом спросил: – А как на рапорт-то пройти?
– На рапорт? – переспросил старичок. – Дело простое… Пойдемте покажу.
Он поднялся и в то же мгновение, видимо от чересчур резкого движения, из спины старика вылезли и заболтались, замкнулись безобразным ломаным кругом пять гигантских мохнатых паучьих лап.
Я отшатнулся невольно, но справился с отвращением.
– А, – понял старичок, – это? Ничего не поделаешь, юноша, жертва науки. Теперь уж и не помню: не то привил себе эту гадость, не то подхватил в процессе, так сказать, эксперимента. Ну, пойдемте, пойдемте.
Я двинулся следом за стариком. Паучьи лапы, торчащие у него из спины, покачивались при ходьбе и напоминали крылья, с которых ощипали перья и выдернули мясо. Я старался не глядеть на старичка.
Старичок знай бубнил себе под нос:
– Такой аврал был, такая горячка – уследишь разве, где тут эксперимент, а где авария; как Рая, матушка ваша, не запачкалась, просто ума не приложу, впрочем, у Раи такая особенность – не пачкаться. В какой бы грязи не копалась – не пачкается, и все тут…
Некое шуршание, тихое, но слитное и согласное, заставило меня оглянуться; пауки ладненько, скоренько ползли за мной и старичком.
Я видел, как паучьи лапы, медленно покачиваясь, всасывались, втягивались обратно в спину старичка. Мне было не оторвать глаз от этого отвратительного зрелища.
Старичок засмеялся:
– Ну, юноша, и взгляд у вас… Вы меня глазами прямо как кулаками в спину толкаете.
– Извините, – покраснел я, – я не нарочно.
Лапы почти исчезли в спине, теперь я видел, что исчезли они не целиком: их острые вершинки торчали ровно по кругу из спины старичка, и их вполне можно было бы не заметить, если бы не видеть минуту-другую тому назад – гигантские, мохнатые, распустившиеся безобразным цветком на спине Пу-сун-лина.
– Да-с, – продолжал Пу-сун-лин, – вот потому и нельзя вашему покорному слуге наверх, чистым воздухом подышать. Представляете, зайду я в кондитерскую, остановлюсь над витриной, спрошу у милой девушки чашечку кофе и воон то пирожное – тут у меня из спины лапки и выстрелят… Этакий старичок-паучок. Девоньку может и кондратий хватить, по-старинному выражаясь.
И старичок невесело посмеялся.
– Ничего, – довольно резко сказал я, – ничего. Девоньки у нас крепкие, приученные к неожиданностям. Скорее всего не испугаются, а просто скажут: "Это вы нарочно?" – или в ладоши захлопают и спросят: "Ой, как здорово! Где вы эту штучку достали?"
Старичок мельком поглядел на меня.
– Вы – остроумный молодой человек. Что вас понесло в "отпетые"?
Мне не хотелось говорить старичку, что вот, мол, желаю уничтожить дракона, поэтому я перевел разговор.
– А что, в "отпетые" остроумные не идут?
Старичок остановился, замахал руками на столпившихся неподалеку пауков:
– Да приду я, приду, куда я от вас денусь… Провожу Раиного сына и приду…
Я тоже поглядел на пауков.
Они были разные; больше всего было черных мохнатых пауков. "Бойцовских", – сразу прозвал я их; но были и другие, с огромным, раздутым гладким мешком на толстых согнутых лапах и с таким же мешком, но только меченым черным крестом, и пауки на длинных, тонких, проволочных лапах, с крохотным камушком-тельцем, брошенным ровно посредине этих лап, и разноцветные пауки, будто сбрызнутые из пульверизатора краской, были и одноцветные: песочно-желтые, лазоревые, багровые. И все они, размером с большую собаку, как верные псы, стояли и ждали старичка. А старичок заговорил на сей раз уже не с ними, а со мной:
– Остроумные? Ну что вы, юноша? Остроумие и "отпетость" – две вещи не-со-вместн-ные! В "отпетые" идут или дуроломы, спасители планеты, или преступники. – Юноша, – тон старичка был очень серьезен, – не нужно вам в "отпетые". На рапорте скажите, что это сержант послал вас в пещеру паучков. Кабы вы покрошили монстриков, был бы скандал, а так – никакого скандала… Бросьтесь в ноги, умолите – вас отпустят; поверьте моему опыту: нечего вам среди этих головорезов делать. Хотите, я с вами пойду?
Я помотал головой:
– Спасибо, не хочу…
Глава шестая. У русалок
В круглое окно батискафа я видел все.
Человек, обвитый русалкой, хрипел, выгибался, отцеплял от себя русалочьи руки.
– Все, – хмыкнул Петро, – не жилец.
Я повернулся к русалколовам.
Сидор и Петро играли в шахматы. Константин лежал на топ-чане и плевал в потолок. Ванятка сидел на полу, поджав ноги по-турецки, и читал книжку.
– Ну, неужели ничего, ничего нельзя сделать?
Ванятка поправил очки, оторвался от чтения и, взглянув на меня, сказал:
– Слушай, если ты такой гуманист, надевай скафандр, бери гарпун и в бой! Ты здесь, кажется, уже учинил один раз Варфо-ломеевскую ночь.
– Да уж, – Костя перестал плеваться и засмеялся, – напустил кровя, как он ей в бок засадил… А!
Я опустил голову. После этого случая пришлось чистить ак-ваторию. Распоротый полусгнивший труп русалки долго не могли выловить.
Я отошел от задраенного люка.
– Когда шугать будем? – спросил я.
– Когда надо будет, тогда и будем, – ответил Константин и харкнул в потолок.
Ванятка посмотрел наверх и сказал:
– Костя, может ты себе еще какое дело найдешь? Весь пото-лок заплевал.
– Ничего подобного, – возмутился Костя, – я бью тютелька в тютельку. Как волнами по русалкам, так и слюной по потолку. Вот мой квадрат, – Костя обвел пальцем над головой, – и я за его границы не выхожу. Бью в десятку. Во, гляди, – и он плюнул сно-ва.
Ванятка только рукой махнул и уткнулся в книгу.
– Паадумаешь, – обиделся Константин, – какие важные, – я, можно сказать, единственный из вас, кто балду не гоняет, а глазомер тренирует…
Петро, ожидая, когда Сидор сделает ход, повернулся к ок-ну.
– Ух ты, – восхитился он, – гляди, засасывает, засасыва-ет… Поехало. Уух…
Я тоже посмотрел. Русалочье тело распахнулось, будто пальто, и всосало, втянуло в себя застывшего, задохнувшегося человека.
