Дженни Вурц - Проклятие Деш-Тира
— Врешь! Я существую потому, что в свое время твоя жена отказалась позволить тебе использовать магию теней в качестве оружия против Фаленитов.
— Однако ты предал ее благие намерения, покинув Раувен, — Король подался вперед. — Ты растратил свои дарования на безжалостное убийство илессидских моряков. Нам всем интересно знать причину, заставившую тебя это сделать, ибо нога Лизаэра никогда не ступала на борт военного корабля. Он никогда не обращал свой дар света против Картана.
Лизаэр вцепился в перила, больно задетый этим замечанием. Отец слукавил: отнюдь не представления о чести удерживали наследного принца на берегу, а упорный отказ раувенских магов дать ему надлежащее обучение, которое позволило бы Лизаэру усилить и отточить врожденное дарование.
Если Аритон и знал правду, он промолчал. Кровь стекала по его скуле и капала на белый мрамор пола. Спокойный, собранный и уверенный в себе, он не был подавлен собственной беззащитностью. Он вообще не выглядел человеком, находящимся в безвыходном положении. Раздраженный его невозмутимостью, равно как и злобой придворных, Лизаэр одновременно не мог отделаться от неожиданно появившегося дурного предчувствия. Находись он сейчас рядом с отцом, у него хотя бы была возможность предостеречь короля.
— Ну? — Король поднял скипетр, сверкнувший голубыми огоньками сапфиров. — Тебе нечего сказать?
Установилась почти полная тишина; ропот собравшихся был едва слышен, напоминая шелест весеннего дождя на снегу. Лизаэр проглотил слюну и почувствовал, как у него сжалось горло. Аритон давным-давно мог бы сотворить какой-нибудь магический трюк или окутать зал подвластными ему тенями. Почему он этого не сделал? Незыблемое спокойствие, ощущавшееся во всем облике пленника, совершенно не вязалось с его прежней вспыльчивостью. Такое несоответствие будоражило Лизаэра, и он доискивался причин с упорством хорька, охотящегося на крыс.
Королю надоело ждать.
— Ты что же, не хочешь попытаться вымолить себе свободу?
Стоя между стражниками, под немилосердно ярким светом канделябров, Аритон по-прежнему оставался безучастным к происходящему. Он видел, как сжались и побелели королевские пальцы, но даже бровью не повел.
— Освежите-ка ему память, — велел король.
Вновь блеснули сапфиры, и скипетр резко опустился.
На этот раз пленник не сумел в последнюю секунду увернуться от удара и повалился на бок. Аритону удалось лишь не задеть острого края ступеньки. Во всем остальном он находился в положении тряпичной куклы, терзаемой собаками, и был практически беззащитен перед ударами стражников, которые перекатывали его перед подиумом взад-вперед. «Освежение памяти» сопровождалось звоном и грохотом кандалов. Король еще не вполне насладился своей безраздельной властью над пленником. Не желая, чтобы Аритона ненароком покалечили, он дал знак прекратить издевательство.
Пленник лежал на спине, возле устланного ковром прохода, ведущего мимо рядов скамеек к главным дверям. Гвардейцы умели бить, не калеча, и видимых повреждений на его теле не было. «Напрасно его пощадили», — подумал Лизаэр. Выражение лица картанского пленника осталось неизменным.
Аритон устремил взгляд на короля, и это было единственной переменой.
— Те же мудрецы говорили, что насилие — излюбленное средство слабаков, глупцов и тому подобных никчемных людей.
Верноподданный стражник ударил его по ребрам. Король засмеялся.
— Так зачем же ты покинул Раувен, ублюдок? Чтобы превратиться в слабака, глупца, в общем, никчемного человека? А потом потехи ради сжечь семь кораблей и погубить матросов?
И вновь Аритон не ответил. Лизаэр едва удержался, чтобы не выругаться. Что-то в упрямстве пленника показалось ему нарочитым. Аритон будто специально направлял обуревавшие короля чувства в какое-то русло, преследуя непонятную, но вполне определенную цель.
— Отвечай! — Лицо короля угрожающе побагровело. — Может, позвать сюда лекаря? Наверное, еще одна порция того зелья сделает тебя учтивее.
Аритон взмахнул руками; похоже, он стремился подавить охватившее его нетерпение. Лизаэр отчаянно надеялся, что самообладание начинает изменять пленнику. Аритон с видимым трудом поднялся. Лицо его было липким от крови.
— Да будет тебе известно, твое королевское величество, что я умею разговаривать даже с рыбами. Но ты не услышишь от меня ничего, кроме отражения твоей собственной злобы.
Возмущенный ропот на галереях заставил Аритона почти выкрикнуть последние слова:
— И все равно ты останешься слабаком, глупцом и полной никчемностью.
Король дал выход своей ярости. Он кивнул стражникам, и их кулаки, обтянутые кольчужными рукавицами, повергли Аритона на колени. Кровь пленника опять запятнала пол. Амротская знать встретила это одобрительными выкриками.
Среди колышущейся, орущей массы один только Лизаэр сидел неподвижно. Происходящее вокруг словно не трогало его, но мысли наследного принца бурлили подобно воде в мельничном желобе. Аритона вновь ударили древком алебарды, а когда голова его склонилась, стражник, злобно усмехнувшись, придавил ее каблуком. Следующий удар пришелся пленнику по лицу. Зрители взвыли от восторга.
Лизаэр, который с растущей тошнотой наблюдал это насилие, вдруг обратил внимание на простертую руку пленника. Обмякшие пальцы были как-то странно расслаблены. Вроде однажды он это уже видел... Воспоминание обожгло наследного принца. Вот она, разгадка причины безразличия Аритона! Скорее всего, раувенские маги научили его отделять разум от страданий тела. Лизаэр еще раз взглянул на пленника: Аритон явно не чувствовал сейчас никакой боли.
«Но ведь так его могут и убить», — подумалось Лизаэру. Если все ухищрения предпринимались Аритоном ради собственной смерти, повинен в ней будет не кто иной, как сам король. Тогда конец многовековой вражде положит не честный поединок, а вспышка звериной жестокости. Испытывая стыд за собравшихся, утративших человеческий облик и представление о сострадании, наследный принц Амрота встал, намереваясь уйти. Но раньше, чем ему удалось протиснуться к боковой двери, со стороны возвышения раздался оглушительный хлопок. Аритон пустил в ход свое магическое искусство.
В воздухе появилась тень. Она потемнела, затем приобрела очертания женской фигуры, облаченной в одежды темно-пурпурного и серого цветов, какие носили раувенские маги. Лизаэр вздрогнул: в скрытом капюшоном лице ему почудились тонкие черты матери. Неужели в Аритоне столько беспредельной злобы, что он решился на публике повторить сцену, показанную Лизаэру в палубном трюме? Выдержит ли рассудок короля подобное зрелище? Вспомнив о своем даре света, способном уничтожать такие тени, Лизаэр повернулся и стал протискиваться сквозь толпу ошеломленных придворных. Но добраться до короля было не так-то просто.
