Анатолий Нейтак - Попытка говорить 1. Человек дороги
Хилла перестала изображать статую, но в движении она походила на человека ещё меньше.
- Рин Бродяга!
- Высокий те-арр?
- К какому виду смесков принадлежит ваша очаровательная спутница? И, – в тоне Сейвела прибавилось яда, – дорого ли она вам обошлась?
Удержаться от ответной колкости мне не удалось. Потому что не особенно хотелось.
- Насколько я знаю, кровь Владиславы вполне чиста. А приобрёл я её и вовсе дёшево: освободил из рабства по Праву Силы. У высокого те-арра есть ещё вопросы?
- Разумеется, есть.
- Искренне сожалею, но на вопросы, заданные таким тоном, отвечать не намерен. Если у меня нет покровителей, это ещё не значит, что у меня нет также собственной гордости. До встречи и спокойного сна. Лада, пойдём отсюда.
Ни Сейвел, ни пара его телохранителей, всю беседу проторчавших у меня за спиной, не попытались нас остановить. То ли сочли нападение на меня слишком опасным (на них-то защита Клятвенного Столба не распространялась), то ли моя наглость просто-напросто потрясла их до совершенного остолбенения.
Сельская местность. Уютная веранда деревянного дома, пахнущая не столько деревом, сколько свежезаваренным травяным чаем. Ничего общего с памятными мне по родине чаями – ни с пеньковатым грузинским, ни с цейлонским, ни с модным зелёным, ни с безобразно дорогими и тоже модными ароматизированными. Даже самый вкусный в той моей жизни чай, заваренный на костре на берегу реки возле соснового бора, – чай из свежих побегов брусники с листьями смородины и ещё кое-чем, заметно уступает этому чаю, которым сейчас пахнет так сильно, почти до одури. И в который добавлена толика февале, называемого невеждами "эликсиром радости".
На полубожественный аромат мне, однако, наплевать. Равно как на кипенную белизну мелких звёздчатых цветов, усыпавших обрамляющие веранду кусты, на сладостное пение птиц, на пригревающую небесную пестроту, на… да практически на весь окружающий мир.
Разговор потеснил всё и вся, что к нему не относится.
- Рин, я бы не стала предлагать этого, если бы считала, что ты больше потеряешь, чем приобретёшь. С твоим потенциалом в Сиянии Тёмной Луны можно достичь многого. И быстро. Да, иных адептов отпугивает необходимость приобщения к Мраку – но ведь ты уже приобщён к нему, пусть и несколько… иным способом.
Я молчу. Не глядя на собеседницу. Хотя в иное время не упустил бы случая полюбоваться. Маги, достигшие хотя бы среднего уровня в целительском искусстве, могут менять внешность так, как им захочется. И моя… видимо, уже бывшая наставница красива. Очень.
Но её тёмная красота также предана забвению – как не относящаяся к теме.
- Сейчас я говорю с тобой, как личный представитель Мастера Синих Лучей. И я…
- Ты рассказала ему обо мне?
Кратчайшая запинка.
- Да. В самых общих чертах. Мастер ценит чужие секреты не меньше, чем свои.
"А ведь она даже не понимает подтекста этой фразы! Не слышит его, не чувствует, хотя совсем не глупа…
Не может чувствовать. Малый взнос, составная часть общей цены посвящения".
- Ты просил не рассказывать никому, я помню. Но это ради твоей же пользы, Рин! И я не сообщила почти ничего, кроме самых существенных моментов.
"Не слышит. Говорит – и не понимает, что говорит. Мрак!"
- Да посмотри же на меня, Рин!
Желлан, посвящённая Сияния Тёмной Луны третьего круга, красива. А в гневе – особенно. В полуночной синеве её глаз кипят, переплавляясь воедино, искреннее раздражение, столь же искреннее недоумение… и ещё – почти не скрываемое более чувство, которое глупец мог бы назвать любовью. Увы ей! Для любви, которая действительно способна была бы меня соблазнить, в чувстве Желлан многовато жажды обладания. И исследовательского интереса. И того тёмного голода, который частенько становится спутником женщин и мужчин, приобщившихся к Мраку.
Мой Двойник – вампир. Своего Двойника Желлан контролирует не хуже, чем я, но всё же её тёмное отражение – суккуб. Ещё одна причина, чтобы…
В смеси чувств, испытываемых моей бывшей наставницей, зарождается понимание. Поздно – слишком поздно! Я уже наложил на себя чары скорости и доламываю вторую из трёх защитных оболочек, которыми обеспечивает Желлан знак её посвящения. Довольно символично, что материальным якорем этой защите служит трижды обхватывающая стройную шею женщины золотая цепочка. Которую вполне можно принять за ошейник, особенно издали. Третья оболочка самая прочная, так просто и быстро её не преодолеть… но у меня есть хороший способ сделать это до того, как меня начнут размазывать по полу веранды чем-нибудь убийственным.
Поцелуй.
Так это смотрится со стороны.
А изнутри… мой Двойник, получив кусочек свободы, впивается в губы Двойника Желлан. Вокруг с беззвучным торжествующим рёвом вскидывается Мрак. Третья защитная оболочка трещит изнутри – и лопается. Звенят, раскатываясь по доскам, звенья золотой цепи. Искусстволамуо заставляет наши мысли, нашу память, наши ощущения на одно сияющее мгновение слиться – и не разобрать уже, кому принадлежит эта жажда, а кому – этот страх, кому вот эта мучительная, но сладостная похоть, а кому – отравленная жалость…
Ещё секунда, и я поднимаюсь. Рука Желлан тянется вслед, словно цветок за солнцем. Но в этом движении нет настоящей силы, только чистый, рассыпающийся пеплом рефлекс.
- Прощай, Желлан.
- Прощай, Рин.
Ухожу, не оглядываясь.
Слёзы – не кровь, однако я чувствую их запах едва ли не острее. Вот только даже ради спасения собственной жизни я не могу сказать, кого сейчас оплакивает бывшая наставница. Кого… или что. Слишком много причин, слишком много игл, пронзающих душу насквозь…
А вот мои глаза остаются сухими.
Проснувшись среди ночи, я обнаруживаю, что из-под век медленно сочится солёная влага.
Бывает.
А ведь уже лет пять прошло, не меньше. Мне даже казалось, что я похоронилэту память так глубоко, что никогда больше не… почему именно сейчас? Что вытолкнуло на поверхность именно ту веранду, те ленивые звуки и запахи, то расставание, которое лишь чудом (старательно мною подготовленным) не обернулось смертельной схваткой?
Мрак!
Чтобы прогнать непрошеные мысли, я до самого утра, старательно сконцентрировавшись, возился с подаренной те-арром Сейвелом фибулой.
Более никаких незапланированных происшествий с нами в Зубце не случилось. Если кто-либо следил за нами одним из множества возможных способов, то я этой слежки не чуял. Хилла молчала, изредка и тайком бросая на меня взгляды, расшифровать значение которых я не брался. После довольно скверного ночного отдыха мой интерес к окружающему миру вообще стал на редкость конкретен и, чего уж таить, скудноват.
