Инна Сударева - Маг в пижаме
— Нравится?
Она скосила зеленый глаз на головной убор и чуть заметно дернула тонкими, бледными губами, словно улыбнуться захотела, но тут же передумала, и сухо ответила:
— Вроде ничего.
— Позволь подарить его тебе, — ослепительно улыбаясь, молвил волшебник.
Он отлично знал природу драконов: эти чудесные и прекрасные существа обожали игры и обожали подарки.
Катарина не была исключением. Ее глаза загорелись так же, как в тот миг, когда зеленый дракон протянул ей жемчуг.
— О! — воскликнула она, хватая шлем. — О! Какая прелесть! — и тут же надела его на голову.
— Тебе очень идет, — кивнул Илларион и достал из бокового кармана зеркальце, протянул его Катарине.
— Да-да, мне очень идет! — счастливо улыбнулась она, увидав свое отражение. — Только бы Самхэйн одобрил.
— И ему должно понравиться.
— Ему понравится! Понравится! — закричали драконы со своего утеса.
— Как знать, — пожала плечами Катарина, расчесывая белые волосы пальцами. — Он противник всего лишнего.
— Шлем — не лишнее, — улыбнулся Илларион. — У каждой дамы должен быть достойный ее головной убор. Этот просто создан для тебя, Катарина.
— Точно! Точно! — отозвались драконы. — Вы прекрасны, прекрасная царица!
Катарина ласково улыбнулась своему отражению, вежливо улыбнулась драконам, обаятельно улыбнулась Иллариону:
— Ты очень приятный маг. Любезный, галантный. Такого нет в моем мире. Позволь мне тебя поцеловать.
Илларион побледнел, зная, каким бывает поцелуй дракона. Но сделать он ничего не мог: волшебство Катарины сейчас невозможно было перебить.
А она уже обвила его плечи своими тонкими руками. Глаза ее теперь сияли, как два огромных, пламенных рубина.
Молодые драконы хихикали на утесе и застенчиво прикрывали пасти лапами, словно стыдились своих клыков.
— Милый, милый, милый маг, — прошептала беловолосая царица и поцеловала Иллариона прямо в губы…
Когда безумное кружение белых звезд, голубых планет и алых маргариток замедлилось, а переливающаяся всеми цветами радуги комета врезалась ему в голову и рассыпалась на миллиарды мерцающих огоньков, маг Илларион открыл глаза и увидел над собой загорелую и небритую рожу доктора Наваркина, больше подходящую портовому грузчику или завсегдатаю дешевых пивнушек, а не знатоку магических хворей.
— Так-так, — строго сказал эскулап и при этом обдал мага запахом кубинского табака. — Наконец-то с твоего лица пропала эта идиотская улыбка. Каких грибов откушать изволил?
— Я с утра ничего не ел, — честно признался Илларион и, оттолкнувшись руками от постели, сел, осмотрелся.
Он был в своей собственной спальне. А в спальне его все было без изменений. Разве что репродукция "Московского дворика" висела криво на стене напротив.
— А утром что ел? — осведомился Наваркин, заинтересовавшись книгой, лежавшей на тумбочке у кровати. — Мм, "Король Лир", золоченый переплет. На ночь читал?
— Нет. Она лежит там просто так, — не покривил душою маг, опуская ноги на ковер из шкуры зебры. — А утром я выпил кофе и съел два сандвича…
— С грибами, — лучезарно улыбнулся Наваркин, рассматривая гравюру, на которой было изображено ослепление Глостера.
— Нет. С сыром.
— А сыр, небось, был с плесенью. Плесень — это грибы. Значит — сандвич с грибами! — торжественно заключил Наваркин, хлопнув книгой по столу.
— Катарина, — вдруг прошептал Илларион, закрывая глаза — ему в голову явился вдруг дивный облик царицы драконов.
— Ага, — кивнул Наваркин. — Это я уже слышал. Ты лежал, лыбился и имя это повторял. Что? Моника уже в прошлом?
— Моника? — удивленно произнес волшебник и повернулся к зеркалу.
Зеркало молчало и, похоже, ко всему было настроено индифферентно.
— А как я сюда попал? А где Моника? — маг дернул доктора за рукав.
— Моника делает чай на кухне, — пожал плечами Наваркин, рассматривая золотые часы, стоявшие на каминной полке. — А ты сюда пришел со стороны моря.
— Сам пришел?
— Сам. Моника, правда, говорит, ты был, как сомнамбула: двигался так, будто на ходу спал. Ничего ей не сказал, прошел в спальню и бухнулся в кровать. Она испугалась и вызвала меня…
Илларион потер лоб пальцами и нахмурился и спросил:
— И?
— Что "и?"? — поинтересовался Наваркин, отвлекаясь от часов, чтоб почтить вниманием бронзовую статуэтку Артемиды, украшавшую маленький круглый столик у окна.
— И как ты меня находишь? — начал раздражаться чародей.
Наваркин повернулся к нему, смерил оценивающим взглядом и вынес свой вердикт:
— Красавчик.
Илларион закатил глаза и внезапно охнул: перед глазами опять возникла беловолосая Катарина, а в груди залопотало странно разгоряченное сердце. И волшебнику вдруг до зуда в руках захотелось написать оду в честь ясных, чарующих глаз царица драконов.
Не теряя ни минуты, маг щелкнул пальцами и продиктовал явившемуся перу и листу рисовой бумаги:
Блуждая в полумраке галерей,
Ищу глаза, что мне других милей,
Глаза прекрасной, милой Катарины,
Глаза любимой девушки моей…
— О! — изумился Наваркин и сделал скорбное лицо, увидав вошедшую в спальню Монику.
— О! — горько вскрикнула Моника, услыхав пылкий стих Иллариона, посвященный какой-то другой красавице.
— Да! — торжественно воскликнул чародей, схватил порхавший по спальне лист бумаги и перечел написанное. — И это только начало! Я хочу, чтоб весь мир узнал, как сильно я люблю Катарину! Я напишу сотню стихов! И все посвящуей! Да! — и он покинул спальню, выпрыгнув в окно — в сад: так не терпелось ему попасть в место, наиболее подходящее для сочинения любовных стихов (по его мнению, таковы местом являлась кленовая аллея, где уже все листья пожелтели, покраснели и даже почернели).
— О! — повторила свой горький вопль Моника, бросилась к окну, чтоб увидать, как там любимый, и не сдержалась — разрыдалась.
Наваркин поспешил к бедной девушке, обнял и стал успокаивать:
— Ну-ну, крошка, не надо так убиваться. Это все Самхэйн виноват. После него у многих башню сносит. Вот, видать, и Иллару нашего каким-то рикошетом зацепило. Но это пройдет. Если есть начало, стало быть, есть и конец. Надо только подождать…
— Ты уверен? Уверен? — стонала Моника.
— Я… хм… ну… не совсем, — промямлил доктор.
Девушка пару секунд помолчала, вдумываясь в слова Наваркина, а потом выдала новую серию рыданий и усилила потоки слез из прекрасных зеленых глаз.
— Заварилась каша — сущая параша, — тяжко вздохнул магический врачеватель…
