Олег Авраменко - Грани Нижнего Мира
— Прошу прощения за мою вспышку, молодые люди. Я совершенно выбит из колеи. Меня всегда бесила та бесцеремонность, с которой Мэтр вмешивался в судьбы отдельных людей и целых народов, оправдывая свои действия заботой о благе всего человечества. Однако на сей раз он, похоже, превзошёл самого себя. Решил, так сказать, напоследок громко хлопнуть дверью. Я понятия не имею, чтó он замыслил, и не берусь гадать, чем всё закончится, но одно знаю наверняка: ни за какие сокровища мира я бы не согласился поменяться с вами местами. Вы оказались между молотом и наковальней, и помоги вам Бог… если Он вообще есть на свете. Вы многое пережили за последние полгода, но на этом ваши испытания вряд ли закончатся. Боюсь, это были только цветочки…
* * *«…А какие будут ягодки, тот ещё вопрос», — думала я, лёжа в уютных объятиях мужа. И время для ребёнка сейчас явно неподходящее. Во всяком случае, нам следует подождать ещё год, до истечения срока завещания Мэтра. Тогда наше положение станет более определённым, и…
Хотя, с другой стороны, это ничего не изменит. И через год найдутся не менее веские причины, чтобы отложить мысли о детях до лучших времён. Так можно откладывать из года в год, из десятилетия в десятилетие, и даже обещанной нам долгой жизни может не хватить, чтобы дождаться тех самых лучших времён. Если бы все люди заводили детей только тогда, когда они полностью уверены в своём будущем, человеческий род давно прекратил бы своё существование.
Под влиянием этих мыслей я привела в действие заклинание, нейтрализующее противозачаточные чары. Владислав, конечно, почувствовал это и сразу понял, чтó я сделала. Он не стал ни о чём спрашивать, он вообще не стал ничего говорить, а просто начал действовать.
Глава 4
Сиддх. Восставший из ада
Раскрыв глаза, Сиддх увидел над собой серый, местами покрытый плесенью потолок, на котором плясали багровые отблески горевших где-то поблизости факелов. Он лежал навзничь на неровном каменном полу, раскинув в стороны руки и широко раздвинув ноги. Воздух был сырой и затхлый, отчего он чувствовал позывы к кашлю; его тело закоченело от пробиравшего до костей холода.
С некоторым усилием Сиддх принял сидячее положение, машинально убрал с лица длинную прядь волос и обвёл мутным взглядом просторное сумрачное помещение. Судя по царившей здесь сырости и отсутствию окон, это было какое-то подземелье, возможно очень глубокое. Место на полу, где он только что лежал, было исчерчено линиями заключённой в круг пентаграммы; в концах всех пяти её лучей стояли каменные чаши, в которых пылало алое пламя. Когда в глазах Сиддха перестало туманиться, он разглядел поодаль жертвенник с выпотрошенным тельцем грудного младенца, рядом с которым растянулись ниц на полу семь фигур в чёрных балахонах. Но они кланялись не жертвеннику, а пентаграмме, вернее, сидевшему в её центре человеку…
«Получилось! — мелькнуло в мозгу Сиддха, который начал понемногу соображать. — Я снова на Гранях».
От резкого движения головы на его глаза вновь упали волосы — длинные, тёмные, прямые. Он поднял руку, чтобы убрать их, и только тогда заметил, что она у него не сильная и мужественная, как было раньше, а маленькая, изящная, с нежной ладошкой и тонкими пальчиками.
Сиддх опустил глаза и увидел на своей груди два маленьких бугорка, прикрытых зелёной тканью одежды. Скользнув взглядом вниз, вдоль гибкого стана, он обнаружил, что одет не в костюм с брюками, а в платье с многослойными юбками. Его наряд, довольно роскошный, был основательно потрёпан и выглядел весьма неряшливо: очевидно, прежняя обладательница этого тела последние несколько дней провела не в самых комфортабельных условиях.
Сиддх закатил юбки, открыв своему взору худенькие ножки в изодранных чулках и башмачках на низком каблуке. Подобрав юбки до самой талии, он обнажил поросшую редким тёмным пушком нижнюю часть живота. Главный признак, который свидетельствовал о его принадлежности к мужской части рода человеческого, отсутствовал напрочь. Зато присутствовал другой признак — чей девственный вид, вкупе с худобой ног, неразвитостью таза и слабой выпуклостью груди, свидетельствовал о том, что сей признак принадлежит (вернее, принадлежал) очень молоденькой девушке. Желая убедиться в реальности происходящего, Сиддх опустил руку и легонько провёл пальцем по промежности. Ощущение, которое он испытал, было довольно странным, но в целом приятным.
«Да, — подумал Сиддх; мысли его наконец обрели ясность и чёткость. — Теперь я женщина».
Фигуры в чёрных балахонах по-прежнему лежали ниц, не смея поднять головы. Сиддх медленно встал на ноги, расправил платье и сделал несколько осторожных шагов, внимательно прислушиваясь к своему новому телу. Оно было сильное, здоровое и, что немаловажно, обладало врождёнными колдовскими способностями. Правда, способности эти были значительно слабее инквизиторских, но в сочетании с мастерством Сиддха и его неограниченным доступом к энергетическим ресурсам Нижнего Мира, они представляли собой грозную силу.
Убедившись, что тело подчиняется ему, а колдовские способности находятся под контролем, Сиддх отложил выяснение всех менее важных частностей на потом и обратился к распростёршимся ниц фигурам:
— Встаньте! — Голос его оказался неожиданно тонким, чуть ли не писклявым, и прозвучал чересчур громко. Гораздо сдержаннее он добавил: — Встаньте, верные слуги.
Фигуры зашевелились и робко поднялись с пола. Но полностью выпрямилась только одна из них, а шестеро других стояли сгорбленные, низко склонив головы и молитвенно сложив на груди руки. Все они были мужчинами в возрасте от двадцати пяти до сорока лет. Самый старший — тот, что выпрямился полностью и который наверняка был среди них главным, широкоплечий шатен с типично кельтскими чертами лица, глядел на Сиддха с восторгом и благоговением.
— Приветствуем тебя на Гранях, прекрасная госпожа! — торжественно произнёс он и отвесил низкий поклон. Шестеро его товарищей поклонились ещё ниже, едва не ударив челом о землю. — Мы твои преданные рабы.
— Вы хорошо поработали, — сказал Сиддх. — Повелитель не забудет вашей усердной службы.
Все шестеро чёрных магов вновь поклонились. Старший при этом попятился к жертвеннику, взял большую фарфоровую чашу, которая стояла рядом с выпотрошенным младенцем, и почтительно подступил к Сиддху.
— Не соблаговолит ли прекрасная госпожа испить свежей кровушки?
Сиддх утвердительно кивнул, но принимать чашу не спешил. Он оценивающе глядел на мужчину и про себя поражался тому, какой тот огромный — нависает над ним, словно скала. Да и все его товарищи великаны, как на подбор… Лишь с некоторым опозданием Сиддх сообразил, что это не они большие, а он маленький, и его новые органы зрения воспринимают мир в других масштабах, нежели те, к которым он привык.
