Макс Армай - Звезда и жернов
Рин виновато потупился.
«Ну вот, начинается!» — подумал он, лихорадочно пытаясь придумать хоть какое-нибудь оправдание.
— Мама, мама! Мы опоздаем! Там всё закончится! — Лик усиленно выдергивал из ладони матери свою руку, но безрезультатно. Тогда он поджал ноги, и повис всем своим весом. Мама отпустила Ашу и отвесила своему младшему сыну внушительный подзатыльник. — Не балуйся Лик! Сколько можно повторять?!
Лик заревел, и Аша, вслед за ним, тоже:
— Там же всё ко-о-о-ончи-и-и-иться ма-а-ма-а-а-а!!!
— Да там ещё ничего и не начиналось!.. И не начнётся раньше полудня, — возразила мама, грациозным жестом отводя в сторону упавший на лицо локон. Повернувшись на пару секунд к зеркалу, она ловко поправила нехитрую свою причёску, а затем слегка одёрнула платье, отчего, и без того глубокий врез на её прелестной груди, опустился ещё чуточку ниже. Затем, видимо оставшись довольной увиденным в зеркале, она сменила гнев на милость и, успокаивающе потрепав по голове Лика, примиряюще улыбнулась своему старшему сыну. — Ладно, Рин… Видно ничего уже с тобой не поделаешь: такой уж ты уродился, нескладный… Ну что идём, чада мои горемычные?
— Да в чём же, всё-таки, дело? Из-за чего весь этот переполох? — растерянно вопросил Рин.
— Господин верховный квистол решил посетить наш город! — ответила, не оборачиваясь, мама, волоча за собой Лика и Ашу.
— А-а!.. — и как он об этом забыл? Это всё визит к верховному иту: он выбил его из колеи! Хотя, Рин, вроде бы, и не слишком тогда испугался. Нет, в первый момент ему, конечно, было страшно… Даже очень страшно… Особенно смотреть на это трёхногое, нелепое создание, которое так пугающе взирало на него своими зелёными вертикальными глазами без зрачков. Но это только в первое мгновение. Ибо, как только верховный ит заговорил, голос оказался у него, на удивление, мелодичным, а речь — вежлива и приятна. И, вообще, Дэдэн оказался прав: никаких причин боятся его не было, пусть даже он и выглядел, поначалу, столь непривычно зловеще. Под конец беседы, Рин, пожалуй, уже и не замечал, что его собеседник вовсе не человек, хотя, нельзя сказать, чтобы Нгунги что-либо специально для этого делал. Нет, он держался величественно, как и подобает лицу столь высокого ранга. И, тем не менее, он очень легко и быстро располагал к себе собеседника. Рин так и не понял, в чём же тут секрет? Но, в итоге, рассказал ему всё — всё что знал, и что сумел вспомнить.
Подойти ещё ближе не было решительно никакой возможности. Конечно, если бы ему не приходилось держать за руку Лика, а на плечах — Ашу, да ещё, в довершении всех этих неудобств, находится в пределах видимости мамы, то он обязательно бы нашёл возможность пробраться прямо к самой дороге, туда, где плотной цепью стояли гвардейцы, отпихивая и беззастенчиво награждая тумаками, наиболее настырных из зевак. Кое-кто из них был тут уже с самого раннего утра. А наиболее набожные — так те и вовсе пришли ещё с вечера, и теперь, на зависть всем, расположились прямо у подножия деревянного возвышения, наскоро сооружённого чуть в стороне от дороги, в тени старого ясеня. Позади помоста, застеленного богатыми коврами, широким полукружьем вздымались пять тахил, от маленьких по краям, к самой высокой посередине. А ещё дальше, был виден огромный шёлковый шатёр — лиловый, с серебряными слезами и изогнутой золотой лентой посередине — в точности такой, как герцогский герб. Рядом с ним в землю было воткнуто девять древков, на которых гордо реяли знамёна всех герцогств Имрии, с королевским штандартом посередине. Время от времени, там появлялся какой-нибудь нарядный всадник — весь в шёлке и мехах, и, нередко, в сопровождении маленькой кавалькады, а затем вновь уезжал куда-то прочь.
До полудня оставалось уже совсем немного, и хотя стоять на самом солнцепёке было довольно тяжело, никто на это не жаловался: собравшийся народ весело зубоскалил, увлеченно сплетничал, а если кто считал себя выше этого, то степенно обсуждал последние новости. А ещё, все развлекали себя тем, что покупали у снующих сквозь толпу, словно ужи, разносчиков кто воду с лимоном, кто пиво, кто пироги, кто печёные яблоки. По мере того, как солнце всё ближе поднималось к зениту, волнение в толпе заметно нарастало. Вдруг, в первых рядах, ближе всего стоящих к деревянному возвышению и шатру, зародился глухой и мощный гул.
— Едут! Едут! — различил вдруг Рин, и изо всех сил вытянул шею.
— Смотрите, смотрите! Вон там! На дороге! — беспокойно заёрзала у него на плечах Аша.
— Я тоже хочу посмотреть! Я тоже хочу! — в ту же секунду отчаянно затряс его руку Лик.
Однако ничего, кроме как, пока ещё очень далёкого, облачка пыли над дорогой, Рин так и не увидел.
В тот же миг вся толпа подалась вперёд, и гвардейцам лишь с большим трудом удалось сдержать этот натиск.
— Вон, главный поп идёт с другими попами! — восторженно защебетала у него над головой Аша.
— Не поп, дурёха, а квистол со служителями! — не удержался от замечания Лик, на мгновение перестав даже дёргать Рина за руку.
— Сам ты дурак! — сердито огрызнулась Аша, оскорблено вздёрнув носик.
— А ну, быстро перестаньте ругаться! — это к ним протиснулась мама, без особого почтения растолкав окружающих, после чего она резким, сильным движением подхватила на руки Лика и усадила его к себе на плечи.
— Ур-ра! Я теперь тоже всё вижу! — радостно закричал тот.
А вот я ничего не вижу, с досадой подумал Рин, тщетно пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Пусть он и так знал, что должно было сейчас происходить на дороге, увидеть всё своими глазами ему от этого хотелось ничуть не меньше. С превеликим трудом он протиснулся ещё немного вперёд, вызвав этим град ругательств и злобного шипения, но и отсюда тоже ничего не было видно.
— …Истига руно ли огу. Огу ли истигана! Агис ду! Агис ду![1] — доносились торжественно-заунывные голоса прингидов и церковных служек.
Рин привстал на цыпочки и, не удержав равновесия, навалился на стоящего впереди него пекаря, в желтовато-сером камзоле.
— Эй! Чтоб тебя! — выругался пекарь, пытаясь хоть чуть-чуть повернуть назад свою толстую шею. — Пиавская душонка! Ты чего на мне развалился, точно муж на жёнке? — он возмущённо толкнул Рина назад своей спиной. — А ну осади назад, малый! А не то враз сделаю тебе ноги, как у кузнечика — коленками назад!.. Пошёл вон, недомерок!
— Не смей ругать моего брата! — оглушительно завизжала Аша и, уцепившись за края пекарской шляпы, изо всех сил дёрнула её вниз. Шляпа отчаянно затрещала и, прорвавшись посередине, в тот же миг оказалась под жирным подбородком пекаря, а цеховой значок насмешливо засиял, словно серьга, прямо на его толстой мочке уха.
