Патриция Бриггз - Призванные луной
Услышав шорох шин, я снова вскочила с ружьем в руке и увидела, как от дома Адама отъезжает спортивная машина — причем так поспешно, словно бежит от адских огней. Мне трудно было понять, какого она цвета: черного, темно-синего или даже зеленого. Это мог быть тот же автомобиль, на котором бандиты прошлым вечером подъехали к мастерской — новые машины все кажутся мне одинаковыми.
Не знаю, почему мне так долго не приходило в голову, что появление на моем пороге тела Мака означает, что в доме Адама что-то неладно. Я оставила мертвого в надежде оказаться полезной живым и по-спринтерски побежала через свой задний двор, неся с собой ружье.
Дом Адама был освещен, как новогодняя елка. Обычно в нем темно, если нет гостей. Вервольфы, как и ходячие, хорошо видят в темноте.
Подойдя к изгороди, разделяющей наши участки, я подальше отвела ружье в сторону, взялась одной рукой за столб и перескочила. «Марлин» был у меня на предохранителе, но приземлившись, я тут же вернула курок в боевое положение.
Я вошла бы через заднюю дверь, если бы у передней не послышался громкий шум. Я поменяла цель, обогнула дом и успела увидеть, как диван, очевидно, выброшенный из окна гостиной и перелетевший через перила крыльца, приземлился на цветочной клумбе.
Не считая парня, которого я убила накануне, всех вервольфов учат сохранять тишину, когда они дерутся, — от этого зависит их выживание. Через раскрытое окно и дверной проем, с повисшей на петле входной дверью, я услышала из дома рычание.
Я шепотом выругалась — подобное выражение я использую только по отношению к ржавым болтам и запасным частям, которые не соответствуют рекламе. Но это помогает мне сохранять храбрость.
«Боже милосердный, — искренне взмолилась я, взбегая по ступенькам крыльца, — не дай ничему плохому случиться с Адамом и Джесси».
Войдя, я колебалась — с сердцем в горле и «марлином» в руке. Я тяжело дышала не только от бега, но и от нервного напряжения, и этот шум мешал мне слушать.
Больше всего беспорядка было в гостиной с высокими потолками, сразу за входом. Белый берберский ковер никогда не будет прежним. Одно из обеденных кресел лежало у стены грудой щепок, но пострадала и стена: пол усеивала отбитая штукатурка.
Почти все осколки разбитого окна оказались на пороге; стекло — на ковре от зеркала, которое сорвали со стены и разбили о чью-то голову.
Вервольф по-прежнему находился здесь. Это была женщина, и большой кусок зеркала торчал из ее спины. Она была мне незнакома: к стае Адама не принадлежит, потому что в стае только три самки, и я всех их знаю. Женщина почти при смерти и какое-то время не будет представлять проблему, так что я не стала ею заниматься.
Второго вервольфа я нашла под кушеткой для обмороков (Мне нравилось дразнить Адама: «Скольких женщин ты здесь в своей гостиной доводил до обморока, Адам?»). Теперь ему придется покупать новую. Сиденье сломано, и обломки дерева торчат сквозь разодранную плюшевую обивку. Вервольф лежал на полу лицом вниз. Ему свернули голову, и затуманенные смертью глаза обвиняющее смотрели на меня.
Я переступила через пару согнутых и разорванных наручников. Не сталь или алюминий, а какой-то сплав серебра. Специально сделаны, чтобы удерживать вервольфа, или куплены в дорогом сексшопе. Должно быть, их применили к Адаму: сам он никогда не впустил бы в дом волка, которого считал бы нужным сдерживать, когда в доме Джесси.
Звуки борьбы доносились из-за угла гостиной, откуда-то из глубины дома. Я пробежала вдоль стены — стекло хрустело под ногами — и остановилась перед входом в столовую, когда затрещало дерево и пол задрожал.
Я осторожно выглянула, но беспокоиться было не о чем. Дерущиеся вервольфы были слишком заняты друг другом, чтобы обращать на меня внимание.
Столовая у Адама большая, она переходит в маленький дворик с кустами роз. Пол паркетный — настоящий дуб. Бывшая жена Адама купила стол под паркет; за него можно было усадить пятнадцать человек. Теперь стол был перевернут и вбит в стену примерно в четырех футах от пола. Передняя часть шкафа для фарфора разбита, словно в нее бросили что-то тяжелое и большое. В результате всех этих разрушений образовалось большое свободное пространство, где вервольфы могли драться. Увидев их, я в первое мгновение могла только затаить дыхание от скорости и грациозности их движений. Несмотря на свой размер, вервольфы очень похожи на своих лесных братьев — больше мастифа или сенбернара, которые ближе к ним по весу. Вервольфы бегают с неслышной смертоносной грацией. Но они не созданы для бега, они созданы для схваток, и когда они сражаются, то делают это смертельно красиво.
Я видела Адама в волчьей форме всего четыре-пять раз, но такое никогда не забудешь. Шерсть у него темно-серебристая, почти синяя, с более светлым подшерстком, как у сиамских кошек, на морде, ушах, хвосте и лапах шерсть темнее, становится почти черной.
Волк, с которым он дрался, был крупнее, коричнево-серебристой масти, более распространенной у койотов. Я его не знала.
Вначале разница в размере меня не тревожила. Альфой не станешь, если не умеешь драться — а Адам был бойцом и до того, как его подвергли перемене. Но тут я поняла, что вся кровь, которой залит пол, — из живота Адама, а нечто белое у него в боку — сломанное ребро.
Я отодвинулась, чтобы лучше прицелиться, и подняла ружье. Направила ствол на незнакомого вервольфа, дожидаясь, когда можно будет выстрелить, не попав в Адама.
Вервольф с коричневой шерстью схватил Адама за шею и стал трясти, как собака, убивающая змею. Он хотел свернуть ему шею, но хватка оказалась недостаточно сильной: Адам отлетел к обеденному столу и упал, предоставляя мне возможность, которую я предвкушала.
Я пальнула вервольфу в затылок с расстояния меньше шести футов. Как учил меня приемный отец, ствол был слегка опущен, чтобы пуля не вылетела наружу и не попала в кого-нибудь, случайно оказавшегося в неудачном месте на расстоянии в четверть мили.
«Марлин-444» не создан для защиты дома; его придумали для охоты на гризли и иногда используют даже против слонов. Но для вервольфов — как доктор прописал. Один точный выстрел, и пациент мертв. Я подошла к нему и выстрелила еще раз, просто для уверенности.
Обычно я не склонна к насилию, но как приятно было нажать на курок. Это чуть смягчило то страшное чувство гнева, который я испытала, обнаружив на своем пороге тело Мака.
Я взглянула на Адама, лежавшего под обеденном столом: он не шевелился, даже не открыл глаза. Элегантная морда вся в крови. Серебристая шерсть потемнела от крови и так спуталась, что трудно было понять, насколько серьезны раны. Но то, что я видела, было достаточно неприятно.
