Яцек Пекара - Слуга Божий
— Угрожаешь? — Кнаппе привстал и навис надо мною словно глыба жира.
Я внезапно ощутил бешеную ненависть и желание расквасить эту огромную морду, похожую на пудинг из кровяной колбасы. Но — сдержал себя.
В конце концов, нас связывало дело, и здесь не было места личным симпатиям и антипатиям.
— Триста, господин Кнаппе, — повторил я спокойно, а он медленно опустился в кресло, словно из его тела выпустили воздух.
— Двадцать пять, — сказал он, — и это мое последнее слово.
— Выбрали вы неподходящее время, — рассмеялся я. — У меня как раз хватает деньжат, чтобы спокойно подождать действительно выгодного предложения. К тому же подумайте: потом будут проблемы с ее братцами.
Я видел: ему хотелось сказать: «Это твои проблемы» — но как-то сдержался.
— Пятьдесят, — решился он, а я подумал, насколько еще сумею затянуть эту игру.
— Плюс двести, — добавил я и таки потянулся за фиником.
— Тридцать сейчас и пятьдесят после дела.
— Сто сейчас и сто двадцать пять после дела. И в случае чего задаток не возвращается.
— По пятьдесят. — Кнаппе сжал кулаки.
— Семьдесят пять и семьдесят пять и тридцатипроцентная скидка в твоих лавках до конца года.
— Десять процентов, — сказал он.
Наконец сошлись мы на семнадцати с половиной и торжественно ударили по рукам. Я был несколько удивлен, поскольку надеялся выторговать крон сто, а мысль о скидке пришла в последний момент. Кнаппе же должен был знать больше, чем говорил, — или задумал какую-то гадость. Или и вправду алкал жениться на Элие. Я лишь надеялся, что он не настолько глуп, чтобы думать, будто сумеет после завершения работы от меня избавиться. Это правда, что не было у меня концессии в Хез-хезроне, но, Боже милостивый, я ведь инквизитор! А даже Кнаппе ни скуп, ни глуп настолько, чтобы портить отношения с Инквизиториумом, который наверняка вспомнил бы о своем конфратере. Даже о таком, который не слишком известен в Хез-хезроне и у которого нет епископской концессии. Впрочем, не было у меня нужды в том, чтобы защищала меня Церковь. Да, милые мои. Бедный Мордимер — человек осторожный, осмотрительный и смиренный, но если дело доходит до проблем — в нем просыпается триединое чудовище: лев, тигр и дракон!
Кнаппе отсчитал семьдесят пять крон, а я еще велел ему поменять две золотые пятидукатовки, обрезанные по краю, и только потом спрятал мешочек под кафтан.
— Через несколько дней получишь концессию, — пообещал он.
— Буду ждать, — ответил я; мне и впрямь было интересно, удастся ли ему провернуть все настолько быстро.
Впрочем, так или иначе, задаток возвращать я не предполагал. Потому что как знать, дойдет ли дело до следующего платежа? Если Элия предстанет перед Советом, Кнаппе наверняка не будет настроен еще раз тянуться к кошелю.
— Реши это быстро и чисто, Мордимер. Да, — глянул на меня с прохладцей, — и не вздумай обмануть. Если решишь стакнуться с девкой за моей спиной, я догадаюсь.
— Ты меня знаешь.
— О, да, знаю, — кивнул Кнаппе и повернулся ко мне спиной.
— Мы еще не закончили, — сказал я твердо.
— Да ну? — протянул он и без охоты глянул в мою сторону.
— Именно. Когда буду выходить, станешь в дверях. И отыграешь одну сценку.
— Сценку? — Маленькие глазки с подозрением уставились на меня из глыб жира, которые у нормального человека были бы щеками.
— Скажешь: «Ладно, Мордимер, дам тебе на десять крон больше». Так, чтобы услышали слуги. А я отвечу: «О, нет, даже если бы давал тысячу, не стану этого делать!»
— Думаешь, что в моем собственном доме есть шпионы?
— А ты думаешь, что может их не быть у человека твоего положения? — спросил я вежливо.
— Да, это верно, — усмехнулся он через миг, и я знал, что слова мои были бальзамом для его души. — Наверняка ты прав!
* * *Курнос и близнецы сидели в «Хромом пони»: играли. По лицам было понятно, что играли неудачно. Ну а потом я увидел человека, которого пытались обуть, и рассмеялся.
— Отдай им деньги, Ганс, — сказал я, присаживаясь. — Или уж — половину того, что проиграли. Никогда не читал разве, как говорит Писание: кто крал, вперед не кради, а лучше трудись![12]
Шулер широко раззявил рот в усмешке, показывая черные десны и пеньки гнилых зубов.
— Я всего лишь достойный жалости грешник, — сказал он с театральным раскаянием, — и не знаю Писания так хорошо, как слуги нашего Господа.
— Так это Ганс? Ганс Золотая Ручка? — спросил Курнос и ткнул его кривым пальцем в грудь.
Близнецы заворчали что-то под нос и одновременно, хотя и незаметно, потянулись к стилетам.
— Нет-нет, — придержал я Первого. — Мы ведь не хотим здесь драк, верно, Ганс?
Шулер усмехнулся и подтолкнул в их сторону кучку серебра.
— Считайте это бесплатным уроком, — сказал он. — Выпьешь со мной, Мордимер?
— Почему бы и нет? — ответил я, а Курнос и близнецы встали, оставляя нас одних.
Трактирщик принес нам вина, и я, прежде чем сделать глоток, сперва смочил губы.
— Всегда осторожен? — усмехнулся шулер.
Я глянул на него, не понимая, что имеет в виду.
— Ах, нет, — сказал наконец. — Просто привычка.
Ганс склонился ко мне.
— Был у Кнаппе? — спросил он шепотом.
— Как всегда, когда в городе, — ответил я, не понижая голос.
— Да он уже предлагал работенку то одному, то другому, — засмеялся Ганс. — Но дураков нету, парень. Знаешь, кого мы давненько не видали в Хезе? Желтого и его людей.
— А откуда б ему здесь взяться? — насупился я, поскольку Желтого в последний раз видели в подземельях барона Берга. Судя по тому, что я слыхал, из тех подземелий быстро не выходят. А если выходят — то не своими ногами.
Ганс пожал плечами:
— Я что, гадалка? Ты просто учти: вот он был, а теперь его нет.
— Взял задаток и смылся, — сказал я, поскольку все знали, что Желтый и его люди — не самая солидная компания.
— Ты вроде бы не дурень — полагать, что Кнаппе дал ему задаток, — фыркнул он. — Это дело смердит, парень, и я тебе советую: держись подальше от проблем.
— В смысле?
— В смысле, уезжай, Мордимер. Просто-напросто уезжай. Или займись чем другим.
— Вот как, — пробормотал я. — И какова будет цена моего послушания?
— Лучше спроси, какова будет цена строптивости. — Сукин сын даже не старался скрыть угрозу в голосе.
— Ганс, ты ведь столько лет меня знаешь — должен бы помнить, что меня можно купить, но нельзя запугать, — сказал я с упреком.
Шулер допил вино и встал:
— Мне всегда казалось, что ты понимаешь, откуда дует ветер, Мордимер, и всегда падаешь на четыре лапы. Не ошибись теперь.
