Александр Бушков - Колдунья
Борис был хмур.
— Ты не понимаешь, — сказал он, глядя в сторону. — Родители никогда не согласятся… Прости за откровенность, но положение в обществе у тебя самое неопределенное. Воспитанница в богатом доме, девушка неизвестного происхождения… Одно ясно, что не крепостная, но этого мало.
— Для тебя или для папеньки с маменькой?
— Я от них, знаешь ли, завишу всецело, — отрезал Борис. — Не хотелось признаваться, но… Они фактически разорены, имение перезаложено. Мне… У меня… Короче говоря, я давно уже подозреваю, что они мне подыскали в Санкт-Петербурге подходящую невесту. Разговора ни разу не заходило, но, судя по некоторым обмолвкам…
— С великолепным приданым, надо полагать?
— Надо полагать, — грустно кивнул он. — Оленька, душа моя, ты должна понять… Если я пойду наперекор — это совершеннейший крах. Все рухнет. Все. У меня не будет достаточно средств, чтобы служить в Санкт-Петербурге, придется уйти в какой-нибудь глухой полк, в жуткую дыру… Вся жизнь будет кончена. Останется только пуля в лоб. Есть обстоятельства, которые сильнее нас…
— Иными словами, роман аббата Равешоля «Эмили, или удары рока», том второй, страница сто тринадцатая, — сказала Ольга, обнаружив вдруг, что испытываемые ею чувства все же далеки от черной печали. — А может, какой-то другой французский роман. Где-то я эти реплики уже читала.
— Это не роман, это жизнь! — почти крикнул поручик. — По крайней мере я тебе ничего не обещал…
— А моей предшественнице?
— Ты о чем?
Ольга разжала кулачок, и с ее ладони свесилась синяя лента из дешевенького атласа.
— Ленточка сия забилась меж постелью и изголовьем, хозяйка, надо думать, о ней забыла, так и не хватилась. Атлас дешевенький, такие коробейники носят по деревням для крестьянских девок. Ты даже простыни после нее не распорядился сменить. Впрочем, судя по отсутствию запахов, моя предшественница довольно чистоплотна — ну разумеется, блестящий столичный гусар не имел бы дел с распустехой…
— Послушай…
— Это не сцена ревности, не бойся, — сказала Ольга. — Смешно было бы таковую устраивать в моем положении. Так что можешь обойтись без объяснений…
Она поднялась с постели и принялась одеваться, повернувшись спиной к человеку, внезапно ставшему совершенно чужим. На душе по-прежнему скребли кошки, но все обстояло легче, чем ей представлялось, гораздо легче…
— Оля… — послышалось чуть ли не просительно.
Она не спеша обернулась, спокойно застегивая последние крючки кафтанчика, презрительно изогнула бровь:
— В чем дело, поручик?
— Но нельзя же так…
— А как, интересно, следует в подобной ситуации поступать? — спросила Ольга спокойно. — Махнуть на все рукой и по-прежнему навещать это уютное гнездышко? — она ехидно улыбнулась. — Тщательно следя, чтобы не встретиться со своими… не знаю, как и сказать? Компаньонками? Сослуживицами? Или для всех нас, дурочек, годятся мужицкие слова?
— Но…
— Вот теперь я начинаю кое-что понимать, — безжалостно продолжала Ольга. — Твой братец, в отличие от тебя, с Татьяной уже раза два заговаривал о законном браке. Что ж, учитывая, что она — единственная наследница князя, твои папенька с маменькой будут только рады… — и спросила тоном самого живейшего участия: — Интересно, она хоть привлекательная, эта особа с богатым приданым, которую тебе подыскали? Иногда среди богатых невест попадаются сущие крокодилы, и мне больно думать, в какую пытку превратится выполнение супружеского долга. А впрочем, кто ж тебя неволит?
— Я и не знал, что ты можешь быть такой…
— Интересно, какой? — пожала плечами Ольга. Ее голос звучал холодно и презрительно. — А чего вы, собственно, ожидали, поручик, в ответ на этакие откровения? Истерических слез на манер французских романистов? Или дальнейших отношений, как будто ничего и не было? По-моему, вы не настолько глупы… Ну что же, самая пора подвести некоторые итоги. Я вам бесконечно благодарна, дорогой Борис Владимирович, за все, что вы для меня сделали в отношении приобретения мною определенного жизненного опыта. Как знать, окажись на вашем месте кто-то другой, возможно, все обстояло бы не вполне удовлетворительно. Но что до прочего… — она злорадно ухмыльнулась. — Не объясните ли, как прикажете поступить с нашим будущим ребенком? Бог мой, что с вами, господин поручик? У вас, право, вид человека, пораженного молнией… Вот именно. Я уже начинаю чувствовать под сердцем плод нашей грешной любви… Что прикажете делать?
Какое-то время царило напряженнейшее молчание, и Ольга не без удовольствия любовалась ползущими по лбу поручика капельками пота. Все же из сострадания (не к данному субъекту, конечно, просто садистического в ее характере не было) она не стала затягивать паузу надолго. Сказала с улыбкой:
— Да полно, успокойтесь, я пошутила. Может юная и легкомысленная девушка рискованно пошутить, или это чисто мужская привилегия?
Насколько она разобрала, поручик пробормотал себе под нос самые что ни на есть мужицкие словеса — с которыми благонравная девица, обитая в деревне, рано или поздно все же познакомится.
— Зато какая радость охватила вас при известии о том, что ребенок — не более чем шутка, — сказала Ольга, печально покривив губы. — Самая лютая, я бы сказала, радость изобразилась на вашем лице… Прощайте, поручик. Искренне надеюсь, что мужчины, которые мне еще встретятся в жизни, будут ничуть на вас не похожи…
Резко развернувшись на каблуках, она вышла, решительно прошагала по коридору, твердо ставя ноги. Честно говоря, к глазам так и подступала предательская влага, но Ольга изо всех сил старалась держать себя в руках — тоже мне сокровище, не стоит слез, постараемся превозмочь… Жаль, конечно, что именно так закончился первый настоящий роман, но ее положение в этой жизни таково, что без твердости характера ни за что не выстоять. Девица самого непонятного происхождения и неопределеннейшего положения в обществе — тут он кругом прав, послушный сынок разорившихся родителей…
Остановившись на крыльце и окинув взглядом пустой двор, она, не церемонясь, крикнула громко:
— Коня!
Откуда-то сбоку вынырнул тот самый лакей, глянув ей в лицо, что-то для себя определил и проворно кинулся в конюшню, не задав ни единого вопроса и не промедлив ни секунды.
— Что случилось? Ты так неслась по коридору, что я решила, будто что-то стряслось…
Татьяна уже стояла рядом, застегивая верхние крючки. Ольга молчала, правду сказать язык не поворачивался: с младенчества вместе, почти родные сестры, неизвестно, что она испытывает к своему Мишелю…
В молчании они сели на коней и шагом выехали за ворота. Предательские слезинки вновь искали выхода, и Ольга их старательно удерживала.
