Элеонора Раткевич - Из цикла рассказов «Там, где будет мой дом»
Дорога на домой
Стрела четвертая
Хоть банда и оставила по себе жуткую память, с нею самой было покончено. Уже к середине осени жители окрестных деревень принялись хаживать друг к другу в гости и больше не тряслись до одури от страха, если сумерки заставали их на полпути. Иные смельчаки отваживались и в лес по грибы наведаться — понятное дело, к заставе поближе: там все ловушки наверняка сняты. Лейр сильно досадовал, что не успел до заморозков обезвредить все окрестные леса, но об этом и думать не приходилось: кроме самого Лейра и Шеккиха, с магическими ловушками обращаться не умел никто. Лейр утешал себя тем, что за зиму успеет выучить бойцов обезвреживать ловушки — и точно, выучил, благо времени было хоть отбавляй. Тихая зима выдалась в Порубежье, тихая и мирная. И сытная: хоть и не весь лес успели Шекких с Лейром очистить от чародейских ловушек, но поохотиться можно вволю.
Дни сыпались один за другим, как медленный снег — мягко и неслышно. Да и короток зимний день, оглянулся — и нет его. А вечером в очаге полыхает жаркий огонь, и те, кто уже сменился с поста, заводят такие разговоры, что даже угрюмец Динен нет-нет, да и усмехнется кончиками губ. Особенно усердствует Айхнел: намолчался, бедолага, за несколько веков! Теперь-то он блаженствует: здесь, на заставе, он всеобщий любимец. Он может принять участие в любой азартной игре, а выигрыша не берет: в самом-то деле, зачем мечу деньги? А еще он знает уйму страшных баек, и главное, никто его не спросит, что он насочинял, а чему сам был свидетелем — да и зачем спрашивать, когда так весело ужасаться в тепло натопленной комнате, бок о бок со своими сотоварищами.
— Постоялый двор какой-то, а не застава, — время от времени ворчит Лейр. — Вот погодите, только снег стает, я за вас возьмусь. Все ловушки из лесу повыгребем. И не смотрите, что я хромой и далеко не уковыляю. Куда сам не доберусь, туда Шекких запросто проберется — верно, «шуршунчик»?
Однако напрасно размечтался Лейр о том, как быстро с помощью Шеккиха очистит лес от остатков магической мерзости. Едва только снег сошел, едва только лесные тропки из сплошного месива превратились в нечто проходимое, едва лишь подсохли и утвердились дороги, как по ним примчался на заставу вестовой. Весть он принес для Лейра нерадостную: троим — в том числе и Шеккиху — предстояло покинуть Лазаретную заставу. Теперь, после победы, армия больше не нуждалась в тех, с кем так недавно не могла себе позволить расстаться.
— Удружили, ничего не скажешь! — бушевал Лейр. — Обученных бойцов отправляют по домам, а мне кого взамен пришлют? Новобранцев, которые стилета от кастета не отличат?
— Навряд ли, — посмеивался Шекких. — Ты везучий. Уж кому-кому, а тебе пришлют самолучших бойцов, не сомневайся. И самого честного интенданта на всю армию.
Лейр только возмущенно фыркал в ответ.
— Я не шучу, — настаивал Шекких. — Я был нужен тебе — и твоя удача за шиворот приволокла меня на Лазаретную заставу. А теперь тебе нужен кто-то другой… или хотя бы нужен больше, чем я, — вот твоя удача и гонит меня прочь.
Новый интендант оказался хилым близоруким юношей, не избывшим еще отроческих прыщиков на лбу. Говорил он мягким баском, то и дело сбиваясь на сиплый фальцет. Он положительно не знал, куда девать свои непомерно длинные руки и ноги и поминутно втягивал голову в плечи, словно стараясь спрятать длинную тонкую шею. Словом, на воина он походил не более, чем гусеница на бабочку. Зато он был недурным для своих лет оружейным магом и отлично владел навыками магического грузопереноса. А уж сомнений в его честности и возникнуть не могло. Даже когда он, покраснев до ушей, вручил Шеккиху неожиданно легкий кошель с его жалованьем, тот и на долю мгновения не усомнился, что новый интендант не то, что пальцем — взглядом не коснулся содержимого кошеля после того, как кожаные завязки скрепил сургуч с печатью. Юнец явно ожидал обвинений и уже было рот раскрыл, готовясь оправдаться, но Шекких его опередил.
— Рубленая монета? — только и спросил он, подкинув кошель в руке.
— И рубленая, и облегченная, — кивнул интендант. Краска медленно сходила с его лица.
— Вот ведь погань, — бесцветным голосом произнес Шекких.
— В чем дело? — не понял Лейр.
Вместо ответа Шекких сорвал печать, дернул завязки и высыпал несколько монет из кошеля себе на ладонь.
— Полюбуйся, — тем же невыразительны голосом сказал он. — Мое жалованье, сколько по бумагам следует — монета в монету. Только монеты уже не те. Как должен выглядеть золотой тикон, помнишь? Ты только посмотри — разве это тикон? Тоньше довоенного раза в два, края обрублены… да и цвет у золота не так, чтобы очень. А серебро! Бьюсь об заклад, сурьмы в нем немеряно… а может, и не сурьмы, шут их разберет… но уж слишком оно белое. Барахло это, а не деньги.
— А ты ожидал чего-то другого? — язвительно поинтересовался Айхнел.
— Не знаю, — пожал плечами Шекких. — Наверное, нет… но все равно противно. А ты, парень, — обернулся он к новому интенданту, — не красней. Не ты эту монету чеканил, не тебе ее и стыдиться.
— Можно подумать, в стране ни серебра, ни золота не осталось, — пробормотал Лейр, потерянным взглядом созерцая пригоршню монет.
— Не «можно подумать», а так и есть, — поправил его Айхнел. — Это, если хочешь знать, третья на моей памяти магическая война. И всякий раз одно и то же. У золота и серебра своя магия есть, не забывай.
— Да-да, — хмыкнул Лейр. — То-то в наших краях пословица бытовала, что лучший талисман — полный золота карман.
— Глупости! — возмутился Айхнел. — Глупости, невежество и суеверие. Золото и серебро сами по себе никого не защищают. Скорей уж они могут навлечь на своего владельца всякие несчастья.
— Ага, — глубокомысленно кивнул Шекких. — Шайку грабителей, например.
— Пошлый меркантилизм, — холодно возразил Айхнел. — Вот она, узость человеческой мысли! Подумаешь, грабители какие-то. А землетрясение тебя не устраивает? Или паводок? Или безумие? Ты не фыркай, и не такое случалось. А вот амулеты из золота и серебра, настоящим магом сработанные, — это вам не деньги в кошельке. Это и в самом деле помогает. Заклинания враждебные ослабляет. А жизнь дороже денег. Когда магическая война идет, люди плавят деньги на амулеты.
До сих пор юный интендант робел перед многоопытным говорящим мечом, но тут и он вмешался в разговор.
— Это я и сам видел, — кивнул интендант, — Толпы беженцев, все голоднющие, худющие — страх смотреть. А на шее у каждого здоровенная такая висюлина золотая. На самый крайний случай — серебряная. И ведь нипочем они со своими амулетами не расстанутся, хоть ты их зарежь. Помирать с голоду будут, а амулетов не снимут.
