Дэниэл Абрахам - Тень среди лета
– Вот и отлично! – произнес он с таким смаком, что сразу стало ясно: ничего подобного он не думал. – Нужно, однако, переодеться. Куча дел, знаешь ли. Ни минуты покоя.
Да уж, ни минуты. Прошел полдень, а поэт, его учитель, ходит во вчерашнем платье. Все-то ему было некогда: некогда отдохнуть, некогда встретить нового ученика, даже заглянуть среди ночи – и то некогда, а главное – страшно. Вдруг еще разговаривать с ним придется… Маати смотрел, как тучный силуэт Хешая плывет вверх по лестнице, слышал топот над головой, пока поэт наскоро умывался. Голова у Маати вспухла, как тюк шерсти, от попыток вспомнить все свои оплошности и уяснить, что же вызвало учительскую неприязнь.
– Обидно, правда? Когда тебя избегают, – прошептал кто-то за спиной. Маати тотчас обернулся. На крыльце в превосходном иссиня-черном одеянии стоял Бессемянный. Насмешливые темные глаза смотрели прямо на Маати. Юноша не переменил позы, не сказал ни слова. Андат все равно кивнул, словно тот ответил.
– Мы еще поговорим. Позже.
– Мне нечего тебе сказать.
– Пусть так. Тогда говорить буду я. А ты можешь послушать.
Поэт Хешай вразвалку спустился по лестнице. На нем была свежая одежда: коричневый шелк поверх кремового. Щетина на подбородке исчезла. На миг поэт и андат, не дыша, уставились друг на друга, после чего развернулись и вместе ушли в сад. Маати смотрел им вслед: неуклюжей, приземистой фигуре хозяина и стройной, точно плывущей тени раба. Шли они, как ни странно, в ногу, в едином темпе, будто старые друзья, хотя ни один не касался другого, даже ступая вровень. Дойдя до середины моста, Бессемянный вдруг обернулся и прощально помахал безукоризненной белой рукой.
– Она ни о чем не догадывается!
Марчат Вилсин наполовину вынырнул из бассейна. На его лице отразилась странная смесь чувств – ярости, облегчения и чего-то еще, менее уловимого. Юноша, с которым он пришел, таращился на Амат, разинув рот. Еще бы: единственная одетая посетительница. Амат еле сдержалась, чтобы не показать ему непристойный жест.
– Цани-тя, – сказал Вилсин, обращаясь к гостю, хотя не сводил глаз с Амат, – извини. Нам с распорядительницей нужно срочно посовещаться. Я пошлю гонца с полным предложением.
– Но, Вилсин-тя… – начал юноша и умолк, встретившись взглядом со старым гальтом. От его вида и Амат стало бы жутко, не будь она так рассержена. Юноша принял позу благодарности по случаю окончания беседы, шумно выскочил из воды и ушел.
– Ты с ней виделся? – допытывалась Амат, опершись на трость. – Разговаривал?
– Нет, не виделся. Закрой дверь, Амат.
– Она думает, что…
– Если я говорю: закрой дверь, значит, надо закрыть!
Амат поджала губы, проковыляла к двери и захлопнула ее. Шум у бассейнов стих. Когда она вернулась, Вилсин уже сидел на краю бассейна, обхватив руками голову. Безволосое пятно на макушке порозовело. Амат шагнула вперед.
– О чем только ты думала, Амат?
– О том, что здесь что-то нечисто, – ответила она. – Я видела эту девочку. Она и понятия не имеет о скорбном торге. Невинна как младенец.
– Стало быть, в этом проклятом городе она одна такая. Ты ей что-нибудь говорила? Предупреждала ее?
– Не разобравшись? Нет, конечно. Разве я когда-нибудь действовала, не оценив ситуации?
– Было дело. Сегодня утром. Сейчас. Боги праведные. И где тебя угораздило выучить ниппуанский?
Амат подошла ближе и медленно опустилась на сине-зеленый мозаичный пол, не обращая внимания на острую боль в ноге.
– Что происходит? Ты покупаешь услуги хая для прерывания беременности без ведома беременной? Губишь желанное дитя? Это противоречит всякому смыслу.
– Я не могу объясниться. Я… мне нельзя.
– Хотя бы пообещай, что ребенок останется жив. Уж это-то ты можешь?
Он поднял на нее глаза – пустые, как у покойника.
– Боги! – выдохнула Амат.
– Будь моя воля, ни за что бы здесь не поселился, – произнес Вилсин. – В этом городе. Дядина была затея. Торговал бы себе, возил золото-серебро из Эдденси, ром и сахар из Бакты, кедр и пряности из Дальнего Гальта… Сражался бы с пиратами… Смешно, правда? Я – и вдруг пираты.
– Меня не разжалобишь. Не этим, не сейчас. Ты – Марчат Вилсин. Лицо Гальтского Дома. Я видела, как ты стоял насмерть перед озверевшей толпой западников. Как посрамил городского судью и назвал дураком в глаза. Так что брось причитать, как девчонка. Нам это ни к чему. Порви договор.
Вилсин поднял голову, вздернул подбородок, выпрямил спину. На миг Амат показалось, что он согласится. Однако его голос прозвучал глухо, устало.
– Не могу. Слишком высоки ставки. Я уже запросил аудиенцию у хая. Дело набрало обороты, и останавливать его сейчас – все равно что вставать на пути прилива.
Амат скинула сандалии, приподняла подол и опустила ноющие ступни в прохладную воду. Свет заиграл на рябой поверхности, отбрасывая Марчату на грудь узоры из светотени. Он плакал! Гнев Амат сменился страхом.
– Тогда помоги хотя бы понять. Что такого в этом ребенке? От кого он?
– Никто. Ни от кого. И девушка – никто.
– Тогда почему, Марчат? Почему…
– Мне нельзя говорить! Почему ты не слушаешь? А? Мне нельзя тебе говорить. Боги… Амат, Амат. И зачем только ты туда ходила?
– Ты сам этого захотел. Кто просил разыскать телохранителя? Кто рассказал о встрече, на которую мне нельзя приходить? Сначала говорил о наших внутренних делах, потом о доверии ко мне… Как, по-твоему, я могла удержаться?
Вилсин усмехнулся – горько, без веселья. Его мясистые пальцы с силой стиснули колени. Амат отложила трость и прижала ладонь к его сгорбленному плечу. Из-за резных ставень с улицы донесся чей-то визг. Затем все стихло.
– Круглолицый – Ошай. Он приходил, верно? Это он доложил обо мне.
– Еще бы не докладывал. Хотел знать, от меня ты пришла или нет.
– И что ты ему сказал?
– Что не от меня.
– Понятно.
Молчание затягивалось. Амат надеялась, что Марчат заговорит, подарит ей несколько слов, чтобы она могла ухватиться за них, как за соломинку. Тот все молчал.
– Я пошла к себе, – сказала Амат. – Мы это еще обсудим.
Она потянулась за тростью, но Вилсин поймал ее за руку. Его глаза больше не смотрели безжизненно. Страх – вот что в них было. Они словно пропитались страхом. У Амат застучало в груди.
– Не надо. Не ходи домой. Он будет тебя ждать.
Четыре вздоха на двоих они молчали. Амат сглотнула ком в горле.
– Затаись, Амат. И мне не говори, куда спряталась. Заляг на дно недели на четыре. На месяц. К тому времени все будет кончено. Тогда я смогу тебя прикрыть. А до тех тебе грозит опасность – пока они думают, что ты сможешь им помешать. Как только дело будет сделано…
– Я могу обратиться к утхайему. Скажу им, что дело нечисто. К ночи Ошая уже закуют в кандалы, если…
