Дарья Вишневская - Забытая сказка
Ночь за зарешеченным окном сменила день, и потом уж утро согнало с небес темную королеву. Солнце озарило измученную Тантру, а она почти была уж мертва. И холодный труп оно осветило, который Тантра прижала к себе, и ее теплые слезы падали ему на лицо. И нельзя было воскресить смелого слепого мальчика…
Благостной была тишина, она шептала Тантре, что есть еще время пожить, подышать, но и она ушла, уступив место шумным шагам где-то за дверью.
И снова Тантра потеряла сознание. Точно сквозь тяжелую дверь слышала девушка обрывки фраз:
— Мальчишка вскрыл вены… девчонка вряд ли протянет… но скоро суд… костер уж приготовлен.
Тантра сидела в железном кресле; ее руки, ноги и шея были скованы. Она, к счастью, не видела всей комнаты, иначе ужаснулась бы, ибо на черных стенах здесь висели все орудия, выдуманные людьми, чтоб терзать друг друга.
А когда ее полубесчувственного тела касалось раскаленное железо, а ногти пронзало болью от тонких иголочек, Тантра звериным голосом кричала…
Да, ее отец был злым колдуном и насылал на людей проклятия… да, она сама того же свойства… да, она вызывала духов… да, оскверняла храмы…
Снова боль, и снова тьма, и в этой тьме визжащей ноткой замирал ее слабеющий голосок.
Пелена поплыла перед глазами. Девушку подняли и понесли куда-то. Она ощущала на своих холодных руках теплые пальцы инквизиторов и то проваливалась в спасительную тьму, то снова становилась сама собой. Она видела мрачный потолок, а потом он стал небом — седым и неласковым.
Инквизиторы кинули ее тело на снег. Тантра очнулась от холодных его укусов и, застонав, приподнялась на одних руках.
Кто-то взял ее правое запястье, снова кинул, но уже в цепях, тоже самое случилось с левым. Тантру приподняли, и она поняла, что закована и растянута меж двух столбов. Злой ветер стал рвать на ней лохмотья, а ноги едва находили в себе силы просто не сгибаться.
Тантра стояла на замерзших досках повозки. Две старые клячи тащили ее, и мир плыл перед глазами девушки.
— Когда? — хрипло спросила она.
— Сгореть торопишься? Уж скоро… — ответил кто-то, чудом услышав ее хрип.
А Тантре было все равно, хотя часть ее сознания, та, что была еще жива, страдала так, будто бы уже горела. Порой ожидание муки бывает страшней, чем она сама…
«За что мне это? Неужель, как говаривают, я совершила больше грехов, чем мои палачи? Жизнь… — тоскливо подумала Тантра, — не успею я насладиться ею. Не видела ничего, кроме кузницы, дома, города да косых взглядов… Стоило, быть может, принять предложение того вервольфа? Может, не так нечисть была бы страшна, как братья-люди… Уж вампиры не стали бы меня сжигать лишь за то, что я такая, какой родилась…»
Тантра даже не слышала своих мыслей, настолько ее сознание было погружено в огненную муку. Повозка была открыта, и ветер больно кусал ее тело. Со всех сторон слышались взволнованные шепотки, но как ни напрягала Тантра слух, слов различить не могла, а глядеть куда-то, кроме как вниз, на доски повозки, было выше всяких сил. Даже просто поднять голову и то, казалось, не хватит мужества.
Вроде бы ее отвязали и поволокли куда-то. Сначала снег терзал босые ноги, потом Тантра поняла, что идет по прохладному каменному полу, а потом в глаза больно ударил яркий свет.
* * *«Ха! Они смотрят на меня так, словно заняты спасением человечества, а я мелкая букашка, которая их кусает и отвлекает от столь важной работы…», — подумала Тантра и вдруг поняла, что может размышлять, значит силы вернулись к ней. Несмотря на то что душа горела адским пламенем, рассудок был, как всегда, холоден и ясен, хоть и отравлен дикой горечью.
— Тантра Саут, семнадцати лет. Перед святым судом Инквизиции обвиняешься в колдовстве и запугивании, а также насылании порчи и убийстве, — сухо сказал седой инквизитор, сидящий за столом. Их там было пять человек, и все с пренебрежением глядели сквозь Тантру, которая стояла, гордо подняв голову и хмуро глядя на них. Взгляд ее глаз в черных кругах должно быть, тяжел был, ибо некоторые судьи опустили головы. — Что сказать можешь?
— Что там? Колдовство — признаю, такова моя природа, я такой родилась. А умру ли сегодня — это уж как угодно будет святым, — дерзко отвечала Тантра, хотя девчонке в рваном саване, которую через несколько часов ждет костер, трудно было хранить дерзость и достоинство.
— В колдовстве призналась, — пробормотал инквизитор, записывая, — а как насчет запугивания, насылания порчи и убийства?
— С каких это пор на костер одного колдовства не хватает? — издевательски спросила Тантра. — А запугивания… Как жить прикажете, господари мои, вдвоем на пару медяков в неделю? Несмотря на то что я ведьма, мной, видите ли, владеют еще и некоторые человеческие качества. Мне тоже изредка нужно поесть что-нибудь да наготу прикрыть… Что там, признаться нужно? Признаюсь, запугивала несчастных горожан своей жуткой колдовской силой. — Последние слова были произнесены с неприкрытой издевкой, как впрочем, и вся речь.
Судьи вскинули головы, тараща глаза на эту сумасшедшую, которая перед смертью нашла в себе силы насмехаться над теми, кто решает ее судьбу. Тантра получала от этого злобное удовольствие.
— А убийство, совершенное тобою прошлой ночью в темнице?
Тантра вытаращила глаза.
— Я… никого не убивала… — выдавила она.
— Принесите ей стул, пусть сядет и выслушает.
Стоящий сзади что-то пробормотал, и плетеный жесткий стул возник из небытия. Тантра с достоинством села, положила руки на колени и приготовилась слушать. Ее сердце стучало. Неужто даже в убийстве несчастного слепого обвинят ее?
— Позовите девушку, живущую в доме напротив таверны.
Вошла, озираясь, предавшая Тантру нищенка, специально для суда одевшаяся прилично. Ведьма зашипела от злобы, когда увидела ее самодовольное лицо, сейчас, правда, чуть перекошенное волнением.
— Что имеете сказать суду Инквизиции, такая-то стольких лет, жительница Мильгота?
И Тантра услышала, что, оказывается, несколько лет уже промышляет она колдовством, проклятиями, порчами и что однажды, пробравшись в кузницу, нищенка видела, как духи тьмы пляшут вокруг наковальни.
— Некромантия?.. — пошептались судьи.
— Да сами вы хоть в это верите? — гневно спросила Тантра, поднимаясь. Тотчас же жесткие руки усадили ее обратно.
Нищенка глядела прямо и насмешливо, и взгляд этот заставил Тантру затрястись от злобы и потерять самообладание.
— Ах ты!.. — Прежде чем чьи-то пахнущие золой руки зажали ей рот, из него успело вылиться немало бранных слов…
