Андрей Астахов - Воин из-за круга
– Как тебе работалось, старик? – осведомился он. – Руки не натрудил?
– Работа как работа, – ответил ди Брай. – Все лучше, чем караулить всякий сброд.
– Ерничаешь, дед? – Ди Рот схватил ди Брая за подбородок, заглянул ему в глаза. – Я-то свободный человек, не то что ты, шваль тюремная! Не зли меня, тебе же лучше будет. Тебе и петушку твоему. Стоит мне слово сказать, и ты сдохнешь, как собака, на куче собственного дерьма. Хочешь, устрою?
– Только Единый знает, кто и когда отправится к нему за облака, – спокойно ответил ди Брай. – Давай попробуем вместе дожить до утра, лейтенант. Кто доживет, ставит кувшин хинта. Как тебе пари?
– Пошел вон! – со злобой ответил офицер.
Бригадир провел ди Брая и поэта в барак на краю жилой зоны. Ди Марон, следуя за стариком, несколько раз замечал, что ди Брай напряженно вглядывается во все стороны, словно стремясь запомнить, куда, какой дорогой их ведут, что где находится и прочие, одному ему понятные приметы. А еще заметил ди Марон одну удивившую его странность – свирепые волкодавы охраны при приближении старика вдруг начинали скулить и пятиться от Феррана ди Брая. Странное поведение собак заняло мысли молодого человека, но ненадолго – и минуты не прошло, как они оказались у входа в барак, в который их определили.
Здесь ди Марона ждал неприятный сюрприз. В бараке уже собралось с дюжину каторжников – столпившись у огромной перевернутой вверх дном бочки, они с азартом метали кости. Среди игроков был тот самый каторжник со странными остроконечными ушами, что зацепил их с ди Браем поутру после развода.
– Ха, глянь-ка, братва, дед-то наш навроде как и передумал! – воскликнул ушастый. – Сам сюда свою девочку привел, а? Вот это по-нашему, без жлобства! Ну что, молодой, подождем до отбоя, или прямо сейчас нас обслужишь?
– Боюсь, мы не за тем сюда пришли, – сказал спокойно ди Брай; не обращая внимания на хохот и улюлюканье каторжников. – Мы даже не подозревали, что именно в этом бараке встретим одного ушастого сукиного сына, который так и нарывается весь день на неприятности. Так что не зли меня, парень, а то, глядишь, собственную задницу придется подставлять!
– А может, сыграем? – предложил ушастый, в глазах которого загорелся дикий, едва сдерживаемый гнев. – На твоего красавчика? Кто выиграет, тот и пользует.
– Я-то поставлю Уэра, а ты что поставишь, босяк?
– Твою жизнь. Обыграешь меня, проснесся утром.
– Надо же! – Ди Брай был спокоен, и оттого издевательский хохот уголовников, обступивших его, стих очень быстро. – Боюсь, что выбор у меня невелик. Придется играть.
– Ты с ума сошел! – зашептал ди Марон, едва не плача. – Это же шулера! Они обставят тебя в мгновение ока.
– Не обставят, – шепнул в ответ старик. – Давай, ушастый, кидай кости!
– Я тебе не ушастый, – огрызнулся каторжник. – Меня здесь называют Килле. А тебя как фартовые ребята зовут?
– Дед, – ответил ди Брай. – Просто Дед.
– Ну давай, бросай кости, Дед, – с торжеством в голосе предложил Килле.
Ди Брай сгреб кости с донышка бочки и швырнул их обратно. Лица каторжников окаменели, смех стих – у ди Брая выпало двенадцать. Ушастый Килле с трудом проглотил ком, внезапно вставший в горле, обвел сотоварищей недоуменным взглядом и в свою очередь потянулся за костями.
– Ага! – обрадовался он, когда кости упали. – Дюжина!
– Славно, – спокойно сказал ди Брай и снова метнул кости. На этот раз лицо Килле стало пепельно-серым; у ди Брая опять было двенадцать.
– Вордланы тебя забери! – выругался он, вытирая рукавом рот. – Эй, Угорь, дай-ка свои кости!
– Так нечестно, – заметил ди Брай. – По ходу игры кости менять нельзя.
– А мне плевать, что честно, а что нечестно! – ухмыльнулся Килле. Ему подали кости, и каторжник сделал свой бросок.
– Дюжина! – выпалил он, и каторжники довольно зашумели. – Счастливая дюжина, клянусь Единым!
– Славно, – Ди Брай взял кости. – Третий бросок. Играем до трех раз.
Кости со стуком упали на бочку, раскатились в стороны. Килле перестал улыбаться.
– И у меня дюжина, – объявил ди Брай.
– А ты веселый старичок, мать твою! Ну ладно, чем упорнее противник, тем слаще победа, так ведь? Придется и в четвертый раз кидать кости, Дед.
– Бросай кости, ушастый, – напомнил ди Брай.
Килле пошептал на кулак с костями и сделал бросок. Результат был встречен могильным молчанием – у Килле было одиннадцать. Ди Марон с шумом выдохнул воздух. Сердце у него, добравшееся до самого горла, начало успокоенно возвращаться на свое место.
– Проклятье, я проиграл! – обалдело проговорил Килле. – Этого быть не может! Я не должен был проиграть!
– Однако ты проиграл, – заметил ди Брай. – Так что заткни свою пасть и держись от меня подальше. Если ты подойдешь ко мне на расстояние вытянутой руки, я тебя достану и твоя немытая задница пойдет на ужин тюремным волкодавам.
Ушастый Килле исчез за спинами каторжников. Ди Брай и поэт прошли в глубь барака, поближе к окну, где воздух был свежее и вонь лагерной стряпни и грязной одежды не была такой густой и тошнотворной. Здесь было несколько свободных лежаков, которые ди Брай внимательно осмотрел, прежде чем сесть самому и разрешить сесть ди Марону.
– Терпеть не могу вшей, – объяснил он. – А здесь их полно.
– Вши? – Ди Марона передернуло от отвращения. – Никогда, хвала Единому, не видел вшей.
– Твоя жизнь была на редкость безмятежной, – с иронией заметил старик. – Неудивительно, что тебя посетила идея обворовать библиотеку.
– А ты что, поучать меня задумал? Знаешь, я тебе, конечно, благодарен, но…
– Пойдем прогуляемся, – вдруг предложил ди Брай.
– Куда?
– Надо тебе кое-что объяснить. Пришло время.
– Ферран, мне осточертели твои загадки. Неужели нельзя… – заговорил ди Марон и осекся. В этой части барака царил полумрак, но лицо старика он видел хорошо. Ди Брай смотрел на поэта и улыбался. А вот улыбка была особенная. То ли ди Марон раньше этого не замечал, то ли приближение ночи сказалось, но юноша вдруг заметил, что ди Брай этой своей улыбкой демонстрирует ему не только свою симпатию. Но еще и острые длинные белоснежные клыки, каким позавидовал бы матерый волк.
– Кто ты? – прошептал ди Марон, не смея говорить громче.
– Я халан-морнах, – ответил Ферран ди Брай.
После заката весь периметр лагеря строителей храма до утра патрулировали охранники с волкодавами. Горящие факелы в их руках были видны издалека, и каторжники, которым ночью по каким-либо причинам взбрело в голову выйти из своего барака, всегда успевали спрятаться – покидать барак ночью было запрещено. Но ди Марон, следуя по темным переулкам между бараками за ди Браем, об охране не думал. Вернее, почти не думал. Встреча с охраной и ее псами-людоедами пугала его меньше, чем его жуткий сотоварищ по заключению. Он боялся ди Брая – и все равно шел за ним в темноту, потому что ди Брай велел ему идти за ним. Это могли быть чары Луны и Крови, но, скорее всего, это было простое любопытство и желание понять, что же за загадочные вещи с ним происходят. А еще ди Брай сказал, что это важно. Так важно, что никакими словами не передать.
