Евгений Малинин - Волчья звезда
— Нет… — Ратмир чуть качнул головой из стороны в сторону. — Мое детство осталось так далеко, что вряд ли я мог бы туда вернуться. Да и… незачем!
Он повернул голову и посмотрел в глаза стоявшего рядом с ним дружинника:
— Ты лучше расскажи, как сам-то прожил эти сорок лет? Сына-то, поди, уже давно женил?
— Нет, — с улыбкой качнул головой Сытня. — Нынешнюю молодежь не уженишь. Парню уже за девяносто перевалило, а он и не думает своим домом обзаводиться — говорит, не встретил еще по душе. Да и то сказать, в княжей стае жизнь вольготная, ни забот тебе, ни хлопот, всегда сыт, часто пьян, для постельных утех извергиньки под рукой — к чему семью заводить?
— И много в стае Всеслава таких… «молодых»? — недобро усмехнулся Ратмир.
— Из шестисот волков четыре с лишним сотни в холостяках числятся, — пожал плечами старый дружинник.
— А как же женщины в стае живут? — без всякого удивления спросил волхв, словно бы уже зная ответ.
— Да много ли их, женщин-то? — пожал плечами Сытня. — Из женатых волков мало кто дочерь хочет завести, вот и идут, чуть жена понесет, к волхву стаи. Тот над утробой пошепчет — мальчишка родится! Все довольны — отец сыном, князь — молодым волком…
Ратмир внимательно посмотрел на своего собеседника, вспомнив, что так и не повидал волхва стаи, а затем задумчиво, словно бы только для себя, проговорил:
— Какой интересный дар у вашего волхва!
— Да уж, интересный… — недовольно проворчал Сытня. — Он у нас только и умеет, что мальчишек в стаю приводить, да… многогранья лишать!
Ратмир резко повернулся в сторону старика и жестко переспросил:
— Что, многих за эти сорок лет многогранья лишили?!
Старик понял, что сболтнул лишнее, и растерялся, глаза его забегали, стараясь ускользнуть от прямого, жесткого взгляда волхва, но уйти от ответа не посмел:
— Да… как сказать. Последние-то лет десять всего человек двенадцать. А поначалу, как только Всеслав вожаком стал… Тогда многих… того… под обломок подвели. — Сытня вздохнул и, словно оправдывая своего князя, добавил: — Но и Всеслава понять можно — как по другому-то дисциплину, порядок в стае утвердить. Распалась бы стая-то!
«Вот как! — с горечью подумал Ратмир. — Выходит, одним Ватом обойтись не удалось! Это ж сколько сильных, умных волков многогранья пришлось лишить, чтобы братец мой вожаком стал? Это ж как стаю-то обескровили!»
В этот момент тупые носы паромных лодок нырнули под настил причала, и стоявшие на причале изверги приняли сброшенные с парома веревки. Через минуту ограждение с передней части парома было убрано, и перед отрядом Ратмира открылась дорога в степь. Лошади, гулко цокая копытами по настилу причала, сошли на пологий песчаный берег и, быстро преодолев неширокую полосу белого песка, погрузились в волнующееся под утренним ветром море седого ковыля.
Путь отряда лежал на северо-запад, к небольшому городку рысей, стоявшему на излуке неглубокой речушки, совсем недалеко от границы родных для восточных волков лесов. Затем, уже лесной дорогой, надо было следовать на запад, перевалить через невысокие горы, покрытые в это время года роскошной луговой травой, а оттуда до Лютеца оставалось совсем немного, и дорога пролегала по густонаселенным местам.
Весь день отряд без приключений шел широкой рысью сквозь серый, сожженный солнцем ковыль, остановившись только раз, в самый зной на два часа для обеда. Вечером, когда солнце нырнуло за край горизонта и над степью разлилась, наконец, долгожданная прохлада, отряд расположился на ночевку. Ратмир, соскочив с лошади, почувствовал, что ноги плохо его слушаются — он отвык проводить столько времени в седле. Подняв лицо к темнеющему небу, он закрыл глаза и вслушался в окружающие его звуки. Фыркали и переступали с ноги на ногу уставшие кони, негромко переговаривались люди, снимая с лошадей поклажу и готовя лагерь, стрекотали в траве кузнечики, чуть подчирикивала одинокая пичуга. Земля густо выдыхала сквозь покрывавшую ее траву дневной зной, небо рассматривало лежащую под ней землю и едва заметно шевелилось, поднимая прохладный вечерний ветер… Ратмир спокойно, словно нечто ненужное отодвинул в сторону мешавшие ему звуки, издаваемые людьми и другой живностью, и они стихли, пропали… Затем он переключил все свое внимание на жаркое дыхание земли и начал считать про себя его короткие вдохи и долгие, бесконечные выдохи, подбирая из каждого выдоха часть выбрасываемой землей Силы. Его тело вбирало эту Силу, наливаясь бодростью, первобытной, истинной мощью, и когда волхв понял, что Сила переполнила его, он выбросил излишек в небо, словно принося жертву своему могущественному покровителю. И небо приняло его жертву — тело Ратмира сделалось легким и упругим, как порыв ветра перед грозой!
Волхв резко выдохнул и открыл глаза. С того момента, как он покинул седло, не прошло и двух минут, но каким ярким, каким обновленным стал мир вокруг, как будто его омыл весенний дождь!
Спустя пятнадцать минут лошади были расседланы. На освобожденном от травы круге черной земли пылал небольшой костерок, над которым в котелке закипала вода. Рядом с костром, на аккуратно положенном седле сидел Ратмир, и его темные глаза, казалось, были полностью погружены в созерцание пляшущих язычков пламени — еще один источник первобытной Силы.
После весьма скромного ужина Сытня улегся в траву и мгновенно заснул. Искор ушел к лошадям — его очередь сторожить табун была первой. Корзя и Угар, обернувшись волками, ушли в степь. А Ратмир остался около прогоревшего костерка. Улегшись в траву и положив под голову седло, он принялся разглядывать ночное небо.
Небо… Оно давно стало для него открытой книгой! Он быстро отыскал Медведицу и Медвежонка, Гвоздь, вокруг которого вращался небесный свод, Волчью стаю с двумя очень яркими звездами — Вожаком и Матерью рода. А вот и Волчья звезда — одна из пяти одиноких звезд, бродящих из одной звездной стаи в другую. Сегодня она посетила Охотника — вот он, Охотник, если смотреть точно на юг, он завис над самым горизонтом. И застежкой на его поясе сверкает оранжевая капля Волчьей звезды!.. Да благословит она своего щенка! И оранжевый зрачок в черном оке неба вдруг подмигнул, словно услышав мысль волхва.
Ночь прошла спокойно, тихо, только незадолго перед рассветом, в час Неясыти, когда чернота неба начинает разбавляться мутноватой серью, тишину нарушил короткий, придушенный визг. Когда Ратмир проснулся, небо просветлело, и степь уже готовилась принять на себя тяжесть дневной жары. Четверо сопровождавших его сородичей были на ногах, но лошади стояли еще без сбруи и седел.
