Марина Дяченко - Авантюрист
Труппа покинула город ранним утром — как раз в тот день, когда Алана исчезла. Хозяин гостиницы, прижатый к стенке, не мог толком сказать ни «да» ни «нет» — была ли девчонка в числе отъезжавших? Или не было? Так ведь ушли-то на рассвете, на двух повозках, комедианты, их дело тёмное…
Через час после получения сведений из городских ворот вылетел маленький конный отряд. Стражники спешили отыскать в паутине дорог размалёванные повозки комедиантов, а в одной из повозок — девчонку с лицом дерзкого подростка.
Во главе отряда скакал, без нужды понукая лошадь, полковник Эгерт Солль.
* * *Моему намерению получить всё и сразу вряд ли суждено было осуществиться.
Вместо вожделенного вдовушкиного состояния я вполне мог заработать топор и плаху — причём за преступление, которого не совершал. Пять дней я бежал, спеша уйти как можно дальше от владений герцога Тристага; на шестой день кобыла едва держалась на ногах, и мы неторопливо ковыляли рядышком — я и она.
Облетала с веток желтеющая листва, а на стерне сжатых полей поблёскивали ниточки паутины. Я смотрел на всё это широко раскрытыми глазами — каждый летящий за ветром листок был уходящей в небытие секундой. Неостановимое время; мы с моей кобылой брели среди подступающей осени, и, весьма вероятно, это была последняя осень в моей жизни…
Я содрогнулся и достал из-за пазухи свой календарь.
Осень… Против осенних месяцев щедрой детской рукой нарисованы были пузатые тучи с глазами, из этих глаз, круглых и томных, вроде как у коровы, ручьями лились нарисованные дожди. Что мне делать — сесть на обочину и рыдать?!
По-видимому, необходимую сумму придётся собирать понемногу. Таскать в свой заброшенный замок, как пчела носит мёд, — по капельке, а ведь пасечник потом наполняет доверху пузатые бочонки…
Правда, на пасечника работает неутомимая прорва пчёл. А я один, и, кроме меня, о драгоценном Рекотарсе ни одна скотина не позаботится…
— Пошла! — прикрикнул я на загрустившую лошадь, звонко шлёпнул по вороному крупу и зашагал быстрее.
* * *Лей, ливень, ночь напролёт.
Сырость выползала из подвала, просачивалась в щели, проступала пятнами на каменных стенах; до морозов ещё далеко. Стёкла ещё нескоро подёрнутся изморозью — снаружи льётся вода, изнутри оседает пар от дыхания…
Он мёрз. Обнимал плечи руками, тёр голый затылок, прерывисто вздыхал. Мёрз.
Три зеркала в гостиной потускнели, будто слепые глаза. Будто подёрнутые туманом окна; ох и густой туман. Ох и клочковатый. Ох и тяжёлый, будто серый расплавленный воск…
Он провёл по зеркалу тряпкой — мягкой ветошкой. Стороннему наблюдателю показалось бы, что он наконец-то взялся за уборку — стирает накопившуюся пыль…
Сторонних наблюдателей не было.
Он провёл раз и ещё раз; тонкая плёнка, отделявшая его руку от скопившегося в глубине зеркала тумана, сделалась ещё тоньше. Взялась радужными переливами, как мыльный пузырь, и спустя секунду треснула; прореха расползлась, закручиваясь трубочками по краям, и серая масса тумана получила наконец-то свободу.
Он выронил свою ветошку на пол. Её сразу же не стало видно — тяжёлые клубы растекались по полу, они казались облаками, видимыми сверху, в какой-то момент в его помутнённом рассудке мелькнуло видение — он летит, раскинув руки, над плотным слоем туч, земли внизу не видно, но ведь она наверняка есть — земля…
— Амулет, — сказал он глухо.
Серый слой туч разорвался. Далеко внизу лежала, посверкивая на зелёном ковре, золотая пластинка со сложной фигурной прорезью. Он протянул руку — слой туч сомкнулся.
Он коснулся ладонью бритого лба. Не было полёта, не было облаков — только зеркало, вспоротое, будто подушка, и валящие из неё клочковатые внутренности — плотный туман. Комната тонула в нём. Комната утопала.
Он поднял голову.
Серый столб, поднявшийся чуть не до самого потолка. Неясно проступившее человеческое лицо. Молодое, очень жёсткое. Очень. Золотая искра, сверкнувшая и погасшая где-то на уровне груди.
Он судорожно втянул воздух — туман, попадая в лёгкие, перехватывал дыхание.
Из тумана слепились ещё три фигуры. Три женщины. Одна поменьше, другая побольше, третья… Третья фигура — расплывчатая, смазанная, постоянно меняющая очертания, клонящаяся к земле…
Он прищурился.
Вот оно. Нити.
Все три были связаны с тем, носящим золотую искру. Напряжёнными нитями, такими живыми, такими цепкими, что не верилось, будто их может породить туман…
Впрочем, туман порождает лишь видимость. Тень.
В его ушах отозвалась лишь тень трёх имён — но он сумел расслышать и запомнить.
И, уже теряя сознание, удовлетворённо улыбнулся.
Вот теперь он знает всё.
* * *Промозглым осенним вечером я вернулся в отчий замок, и не один. Со мной приехали оценщик, торговец недвижимостью и одышливый купец — предполагаемый покупатель.
Что мне оставалось делать?! Я был всем и делал всё. Я давал уроки фехтования, играл в кости, учил молоденьких девиц хорошим манерам, выдавал себя за учёного и фокусника, волшебника и оборванца — но желанная цель в виде горы денег не приблизилась ни на волосок.
Со времени Судной ночи миновало два месяца и три недели. Со дня моего визита к Черно Да Скоро — ровно шестьдесят семь дней.
Мне было стыдно. Мне было невообразимо мерзко, но продажа замка — единственное, что приходило теперь на ум. Слуга Итер, которому я сухо сообщил о положении дел, разинул рот, всплеснул руками да так и остался стоять.
Троица разбрелась по замку, по-хозяйски осматривая комнату за комнатой, пяля глаза на фамильные портреты, не пропуская ни щели, ни уголка; у меня было такое ощущение, что меня самого щупают грязными руками. И, стиснув зубы, приходится терпеть.
Покупатель был из тех купцов, которым для полного счастья не хватает принадлежности к древнему аристократическому роду; покупатель бродил по замку, то прозрачно улыбаясь, то хмурясь, то цокая языком. Замок ему нравился — однако он, как опытный купец, прекрасно умел прятать свои истинные чувства под слоем показных.
— Ремонта требует строеньице, — скорбно сообщил оценщик.
— О том и говорилось, — подтвердил я угрюмо. — Ремонт — дело ваше… А только замку много сотен лет, здесь жили бароны Химециусы, а потом потомки Мага из Магов Дамира… И сам он тут жил. Стены крепкие, хоть осаду выдержат, хоть что, ров глубокий…
— Вода высохла, — вздохнул оценщик с такой грустью, будто речь шла о чьей-то иссякшей крови.
— Кстати, — обеспокоенно поинтересовался купец, — а подъёмный мост можно ещё привести в рабочее состояние?
