Кайрин Дэлки - Война самураев
Ёситомо замешкался.
— Достопочтенный Синдзэй и ваше императорское величество, — подхватил Киёмори. — Всякому видно, что мысль о предстоящей поимке и казни отца приводит полководца в уныние. Посему дозвольте мне и моим людям освободить его от этих тягостных поручений. Мы выследим, где скрывается Минамото Тамэёси, вернем его в столицу пред лик правосудия. Это будет определенно милосерднее, нежели принуждать военачальника к попранию сыновнего долга.
И снова сёнагону Синдзэю пришлось отлучиться, чтобы узнать мнение государя. В этот раз Ёситомо хранил ледяное молчание.
По возвращении Синдзэй объявил:
— Его величество счел ваше предложение весьма великодушным, господин Киёмори. Да будет так. Однако вам незачем отправляться сию же минуту. Останьтесь и насладитесь пиршеством. Вечером вы оба будете награждены за примерную службу и доблесть, а пока разделите с нами трапезу и позвольте отпраздновать вашу победу.
Итак, полководцы остались во дворце, пока не наступили сумерки, а за ними — звездная ночь. Пили сливовое вино и саке, угощались фазанами, запеченной и маринованной рыбой, морскими ушками и гребешками, рисом с тертым дайконом и во-дорослями-нори, пирожными из сладкой бобовой пасты и имбирным льдом. Музыканты развлекали их игрой на флейте и кото[25], атанцовщицы-сирабёси — пением и пляской. Много поэм было сложено той ночью в честь доблестных воинов (впрочем, благодаря не столько вдохновению, сколько обильным возлияниям). Над императорским садом взошла луна, отражаясь в рукотворном озерце и серебря снег на его берегах. Захмелевшая знать и монахи до того разошлись, что затеяли песни и танцы у бронзовых жаровен — кто во что горазд. Дамы смеялись и строили глазки придворным из-за занавесов целомудрия[26]. От всего этого исходило ощущение покоя и товарищеского единения, окружающая роскошь навевала негу.
Повелитель Киёмори поддался общему духу блаженства и стал грезить о будущем. «Когда-нибудь, — говорил он себе, — я буду здесь столь же частым гостем, как Синдзэй или любой из Фудзивара. Царь-Дракон посулил мне это. Когда-нибудь меня возведут в первый ранг и усадят среди министров. Когда-нибудь я смогу являться к государю — ведь дедам позволяется говорить с внуками, нэ? Сегодняшний восхитительный вечер — лишь преддверие той славы, что ждет меня впереди».
Киёмори рассеянно гадал, где сейчас могут храниться Три священных сокровища. Он слышал, что император брал их с собой во дворец То-Сандзё. «Если меч Кусанаги еще не вернулся на свой помост, где его стерегут денно и нощно, может, как-то удастся…» Но Киёмори быстро отмел эту мысль. Не хватало только, чтобы охрана застала его рыщущим по дворцу. Будет еще и время, и случай прибрать меч к рукам.
«К тому же не лучше ли сперва убедиться, что Царь-Дракон сдержит слово? А о Кусанаги я позабочусь позже».
Он увидел, как Сигэмори в толпе вельмож смущенно декламирует стихи прелестной танцовщице-сирабёси. «Теперь-то ты понял, сын мой, почему еще утром я не спешил умирать понапрасну? Слишком многое в мире стоит того, чтобы жить».
Подумав так, Киёмори перевел взгляд туда, где сидел воевода Ёситомо — чуть в стороне от других. Он выглядел отрешенным, далеким от праздного веселья, а смех его был натужен и пуст.
«Вот и славно, — утешился Киёмори. — Когда кончится пир, он улизнет к себе в Канто, бу^дет водить коней и вспоминать с тоской дни былой славы. Ноги его больше не будет в столице. Пока большую часть Минамото считают предателями, самого Ёситомо едва ли повысят, а значит, отныне нам, Тайра, нечего опасаться прежде великих Гэндзи».
К полуночи министры вышли от императора — огласить список новых чинов и наград, жалованных воинам-победителям. Киёмори едва сдерживал нетерпение, слушая, как царедворцы разворачивают свитки и воздают хвалу государевой мудрости и великодушию. Наконец прозвучало и его имя.
— «Властителю Аки, Тайра-но Киёмори, за проявленную на службе отвагу и ратную сноровку, вверяется во владение наряду с прежней землей Аки край Харима со всеми причитающимися пошлинами».
Киёмори вздохнул и согнулся в почтительном поклоне:
— Благодарствую за столь щедрый дар и ниспосланную мне честь служить императорскому дому.
«Пусть скромное, но все-таки достижение, шажок на пути к большому успеху. Что ж, будем рады и малому», — решил Киёмори и обратился в слух: награждение Минамото было еще впереди.
— «Властитель Симоцукэ, Минамото-но Ёситомо, за выдающиеся доблесть и усердие на службе его императорскому величеству жалуется званием помощника главы Левого конюшенного ведомства».
Киёмори прикрыл рот ладонью, чтобы не рассмеяться. По сути дела, начальник Конюшенного ведомства мог одинаково называться главным конюхом, а его помощник — и того меньше. Властителю крупной провинции подобная должность почти ничего не давала. Кое-кто мог даже счесть это оскорбительным. Конечно, любое придворное звание было само по себе почетно, однако конюший получал в распоряжение не воинов, а лошадей. Киёмори заметил в рядах старейшин совета тюнагона Фудзивары Иэнари, чей дом был сожжен во время взятия дворца Сиракава. «Интересно, не с его ли подачи полководец был так „щедро“ вознагражден?» — задумался Киёмори.
Ёситомо встал, пошатываясь от выпитого, и озадаченно проговорил:
— Поскольку сие ведомство было некогда под началом моего почитаемого пращура, я не устыжусь принять его на попечение. И все же не будет ли… не стоит ли «выдающаяся доблесть и усердие», как вы изволили их назвать, немного большего поощрения? По моим сведениям, истребителям врагов Драгоценного трона полагается обыкновенно не менее половины провинции. Вдобавок, как вам известно, я один из всего своего клана встал на защиту государя, выступил против собственного отца и братьев — поистине немыслимое деяние! — чтобы исполнить повеления законного владыки. Однако… я даже не получил права вхождения в государево присутствие, каковое мне было обещано до начала сражения, — и это за верную службу, которая, без сомнения, должна была принести мне куда большие награды, чем любому воину, одаренному сегодня почестями! — Ёситомо широко развел руки и окинул взглядом сидевших рядом вельмож.
Повисла неловкая пауза, которая вскоре переросла в низкий неразборчивый гул. Киёмори подался вперед, пытаясь вникнуть в слова переговоров. К его смятению, большинство сановников сочувствовали Ёситомо и были готовы поддержать его жалобу. Министры, что зачитывали назначения, посовещались и объявили, что удаляются для вторичного обсуждения вопроса.
