Василий Горъ - Нелюдь
— С этим — чуть посложнее… — вздохнул брат Ламм. — Сваты уже в Белогорье. Но аудиенции пока не добились — Седрик Белоголовый, видите ли, не представляет свою дочь замужем за Диренталем-младшим!
— Мда… Чувствую, с ним мы еще намучаемся…
— Справимся, ваше преподобие! — хором воскликнули иерархи. И, описав животворящий круг, добавили: — С помощью Вседержителя…
Глава 8. Баронесса Мэйнария д'Атерн
Шестой день четвертой десятины второго лиственя.
…Тщательно промыв порез в ледяной воде, я смахнула со щеки злые слезы и обессиленно опустилась на камень: ногу надо было срочно показывать лекарю. Или хотя бы перевязать.
Только вот лекаря поблизости не было. И перевязочного материала — тоже. Или… был?
Сообразив, что для перевязки можно использовать кусок подола, я вцепилась в него руками и рванула изо всех сил. Хрустнуло — и рубашка порвалась. По шву. Обнажив ногу до середины бедра.
Я густо покраснела, вскинула голову, чтобы оглядеться по сторонам, и… застыла: в нескольких шагах от меня стоял Нелюдь! И угрюмо смотрел на мою стопу.
Увидев, что я его заметила, он неторопливо подошел ко мне вплотную, присел на корточки и усмехнулся!!!
Если бы у меня оставались силы, я бы точно вцепилась ему в глаза. Ибо смотреть, как он радуется моей беспомощности, было невыносимо.
Впрочем, сил не было. Совсем. Поэтому я обреченно смотрела, как он наклоняется к моей ноге, хватает ее за щиколотку, а другой рукой разводит края раны…
Когда стопу обожгло болью, я не выдержала и зашипела:
— Больно же!!!
А потом попробовала вырваться.
С таким же успехом можно было пытаться остановить реку. Или душить столетний дуб: Бездушный не обращал на мои рывки никакого внимания. И осматривал ногу ровно столько времени, сколько считал нужным.
Осмотрел. Потом вытащил из ножен кинжал и… отрезал от моего подола кусок в две ладони шириной!
Мне тут же стало жарко — мало того, что насквозь промокшая рубашка липла к телу и не скрывала практически ничего, так теперь еще и ноги оказались обнаженными!
… Пялиться на мои колени Меченый не стал. Видимо, потому, что они давно посинели от холода, были покрыты жуткими пупырышками и делали меня похожей на ощипанную курицу.
Я разозлилась еще больше и… вдруг поняла, что собиралась выходить к из лесу именно в таком виде!
Меня бросило сначала в жар, а потом в холод: после такого позорища я могла забыть не только о хорошей партии, но и вообще о замужестве — привести в жены девушку, выставившую себя на всеобщее обозрение, побрезговали бы даже золотари.
Тем временем слуга Двуликого зашел по колено в воду, достал со дна горсть песка, зачем-то насыпал его на тряпку и принялся ее мять. Потом прополоскал ее в стремнине и вернулся ко мне.
Я тут же подтянула к себе пораненную ногу и закрыла рану ладонью:
— Не смей! Ты внесешь заразу!!!
Никакой реакции: присев на корточки, он снова поймал меня за стопу и перевязал. Потом встал, каким-то образом закрепил посох за спиной, без особого труда поднял меня на руки и вломился в лес…
… Обратного пути я практически не запомнила — меня трясло. И не от холода — от груди Бездушного тянуло жаром, как от камина в моей спальне — а от дикого, ни с чем не сравнимого ужаса перед тем, что меня ждет на поляне. Боясь пошевелить головой, я с надеждой вслушивалась в окрестный лес, пытаясь уловить звуки охотничьего рога, собачий брех, лошадиное ржание или хотя бы перестук топоров, но, увы, в этот день Вседержитель смотрел не на меня. И единственное, что я смогла услышать — это звук дыхания Бездушного и биение его сердца…
… Кострище, прячущееся среди высоченных елей, возникло передо мной как-то внезапно: за мгновение до этого я пыталась убедить себя в том, что Бездушный потерялся и теперь ломится наобум. А значит, думать о жертвоприношении еще рано. Но за высоченными елями появился просвет, и мы вышли на ту самую поляну…
Я задержала дыхание и приготовилась к самому худшему.
И поторопилась — Меченый снова посадил меня на свой плащ и пододвинул ко мне котомку:
— Сухие рубашки. Переоденьтесь…
В этот раз в его голосе прозвучали такие жуткие нотки, что у меня затряслись колени, а по спине потекли капельки холодного пота.
Догадавшись, что встать я не в состоянии, Бездушный рывком поставил меня на ноги, вытащил из котомки чистую рубашку и вложил ее мне в руки. Потом повернулся ко мне спиной и рыкнул:
— Жду!
Я зачем-то кивнула, судорожно скомкала ткань и… уткнулась носом в Посох Тьмы. Вернее, в тот самый Путь, о котором нам столько рассказывал брат Димитрий:
«Посох Тьмы — это средоточие душ, выпитых слугой Двуликого. Центральную часть такого посоха называют Путем. Путем к Темному Посмертию. Каждая зарубка на этом Пути — человеческая жизнь, лишенная Света. Чем больше зарубок на Посохе Тьмы — тем сильнее его хозяин. И тем ближе он к Двуликому…»
«Путь» Крома Меченого был покрыт зарубками практически целиком. Значит, Нелюдь стоял на грани Темного Посмертия… и давно разучился прощать…
«Молить его о пощаде бесполезно…» — с ужасом подумала я. Потом оторвала взгляд от Посоха Тьмы, зачем-то посмотрела на кострище и… с ужасом уставилась на прямую черту, начертанную рядом с ним.
«Будущая руна!!!» — догадалась я. И вспомнила то, что о них рассказывал брат во Свете:
«… В день, когда Нелюдь отдает свою душу Двуликому, он получает в дар Посох Тьмы, умение убивать и… сильнейшую боль. Эта боль во много раз сильнее, чем любая другая, поэтому первые десятины и даже месяцы с начала служения Богу-Отступнику Бездушные выглядят подавленными и частенько не понимают, что с ними происходит. Однако стоит им первый раз забрать чужую жизнь — и к ним приходит понимание: чтобы избавиться от Боли, нужно отдать ее другому! И они начинают не просто убивать, а мучить…
… Чем сильнее боль, которую испытывает жертва, тем длиннее передышка. Поэтому самые нетерпеливые слуги Двуликого вытягивают чужие души не просто так, а в процессе особого ритуала, называемого Испепелением Души: уводят жертву в безлюдные места, укладывают ее головой на север, вырезают на ней и вокруг нее перевернутые руны и начинают терзать ее плоть. Кстати, говорят, что во время Испепеления Души жертвы стареют на глазах и сходят с ума. А Бездушные, наоборот, молодеют…
… Вы когда-нибудь видели Бездушного на второй день после появления на его посохе свежей зарубки? Нет? А я видел! И до сих пор вижу… в своих ночных кошмарах! Только представьте себе эту картину: на бесстрастном лице Слуги Двуликого появляется Счастливая Улыбка, морщины на лбу разглаживаются, а в глазах начинают мелькать искорки безумного смеха! Они радуются дню без боли. И даже могут связно говорить…»
