Олег Верещагин - Оруженосец
Пашка даже не подозревал, насколько всё паршиво. Как и не подозревал, что такое граница — пусть формально и независимого, но всё-таки! — Рудаура и Ангмара.
Собственно, шансов у него не было.
* * *Туча Пашку так и не догнала. Она остановилась, заняв полнеба, — наверное, поверху дул встречный ветер. А тут, внизу, стало, пожалуй, душновато даже — солнышко под закат припекало, ветер улёгся, откуда-то взялись толпы комарья, вода испарялась на глазах.
— Что за погода чёртова, — ворчал Пашка, уже без разбора снова плюхая по лужам. — И вообще провалилось бы оно всё…
Есть ему хотелось уже всерьёз. Местами на более-менее сухих проплешинах встречались полянки перезимовавшей клюквы, но наесться ею было невозможно, а от кислятины сводило челюсти, хотя мальчишка время от времени всё-таки перехватывал ягоды.
Мысли то скакали к дому (уже ищут или ещё нет?), то к тем всадникам (кто такие… а выглядят всё же неприятно), то возвращались к вопросу: где же он всё-таки?! — то к ещё более бесполезной теме: как он сюда попал-то?! В общем, думал он ни о чём и обо всём, и мысли от усталости были короткими. Собственно, Пашка не знал, какие вообще проблемы ему решать и можно ли их решить. Он поставил перед собой задачу — дойти до леса — и теперь стремился выполнить именно её и только её… хотя, возможно, это просто не имело смысла.
Что до леса в этот день точно не дойти, Пашка понял, когда солнце коснулось нижним краем горизонта. Резко покраснело, и по долине легли кровавые отблески и длинные тени. Ночевать на мокрой равнине не имело смысла, и мальчишка решил сворачивать в скалы и развести какой-никакой костёр.
Собственно, это было его главной ошибкой. Но Пашка знать об этом не мог — вряд ли бы понял, в чём она заключается, даже если бы знал, где находится. Он просто повернулся и побрёл к скалам — как мог быстро. Ноги в кроссовках скользили, как на ледяной горке.
С пещерой на этот раз не повезло. Но удалось найти несколько стволиков деревьев, пробившихся между камней, а потом — расщелину, точнее — нишу между скал. Сопя, Пашка подрубил деревца ножом, потом зло наломал их о камни и долго мучился, разводя огонь; когда у него это получилось (зажигалка совсем разогрелась и готова была, казалось, взорваться), оказалось, что совсем темно. Мальчишка со вздохом поставил к огню сушится кроссовки и носки, а на ноги пониже натянул штанины и сжался около костра, стараясь занимать как можно меньше места. Он почувствовал, что очень устал. Пожалуй, таким уставшим Пашка не был никогда в жизни, ни в одном походе. Усталость, голод, мокрая одежда, холодный камень вокруг, неизвестность впереди… Больше всего на свете мальчишка сейчас хотел одного — попасть домой. Чтобы это оказался длинный и тяжёлый сон.
«Хотя, — подумал он, — будь это сон — его можно было бы вспоминать как приключение, честное слово. Что же мне делать-то? Просто выйти к людям? Ага, к каким ещё попадёшь…» Из истории он знал, что славяне и германцы к путникам-чужестранцам относились гостеприимно. Но, во-первых, эти всадники сегодня гостеприимными не выглядели (Пашка поёжился, только сейчас поняв, какой опасности избежал — ведь могли задержаться!!!). А во-вторых, да пусть будут хоть сто раз гостеприимными! Вряд ли они смогут ему помочь вернуться домой. Если только у них тут такие переносы — обычное дело… Хорошо бы.
Он вздохнул, подложил деревяшек в трещащий огонь. Сырые полешки-обрубки горели медленно, но жарко, не только потрескивая, но и посвистывая как-то даже. Пашка привалился плечом и виском к камню и решил: усну. Надо поспать. А завтра…
Камень неожиданно передал Пашке странную пульсацию — как будто подрагиванье шло изнутри гряды. Мальчишка выпрямился, как ужаленный, — и застыл. Неужели ещё и землетрясение на его голову?! Потом осторожно приложил ухо к камню вновь…
Нет, на этот раз ничего. Показалось? Может, он уже стал засыпать — и, как иногда бывает, приснился такой вот толчок? Пашка осторожно перевёл дыхание. С чего он вообще так испугался? Нет, точно — приснилось…
Он вздохнул и пошевелил плечами, устраиваясь удобнее. Похлюпал носом, проверяя — не простыл ли всё-таки. Сунул в огонь ещё пару полешек подлинней — концами в сторону от себя, чтобы горели потихоньку, но до него огонь не добрался, не хватало подпалить штаны во сне.
Костёр был разложен правильно, давал много тепла, которое отражалось от стен и улетучивалось наружу медленно — в общем, мальчишка и правда задремал. Дрёма перешла в глубокий, хотя и беспокойный сон — так спят очень уставшие физически и морально люди, которые не могут проснуться, даже если понимают, что надо. А между тем «правильный» костёр был разложен совершенно без учёта маскировки. И любой из людей в этой части мира сказал бы Пашке, что лучше трястись всю ночь от холода среди камней, чем дать себя выдать пляшущими на них алыми отблесками, заметными чуть ли не через всю болотистую равнину!!! Правда, Пашка и сам это знал. Но от усталости и тоски просто забыл — забыл, мир казался ему пустым, а всадники, виденные днём, вновь превратились в полусонное воспоминание.
Впрочем, долина-то и вправду была пуста. Большинство поселений рудаурских и ангмарских холмовиков находились или южнее, или западнее, или сильно восточнее. В общем, мальчишке «повезло» — холмовики хоть и славились угрюмым характером и мерзкими (с точки зрения южан или людлей из-за Мглистых гор) привычками, но гостеприимство у них было святым делом. Это подтвердил бы любой, даже самый заядлый их недоброжелатель.
Те же, кто населял эти внешне безжизненные отроги, имели совсем иные представления о гостеприимстве…
…Две жутковатые хари, похожие то ли на китайцев, то ли на негров, то ли на обезьян, то ли на плод скрещивания этих разновидностей приматов, заглянули в расщелину одновременно, отсвечивая белёсыми глазами-плошками со щелевидными красными зрачками. Одетые в какое-то невообразимое рваньё (оно тем не менее делало тварей почти невидимыми в камнях — скорей их можно было обнаружить по вони, похожей на вонь прогоркшего жира), с надвинутыми на низкие лбы кожаными капюшонами, твари сжимали в лапах… или всё-таки руках?.. недлинные ятаганы грубой ковки с петлями, образованными тонким концом клинка, вместо рукоятей… Невысокие, с Пашку ростом, хотя и кряжистые…
Орки смотрели на человека со смесью злорадства, злости, страха и замешательства. И не торопились нападать. Они видели, что перед ними мальчишка. Но хорошо знали счёт: за человека-воина можно отдать четверых своих. Берёт больше — надо бежать. На сонного можно напасть втроём, если хочешь убить. Но тут их было двое… однако перед ними — мальчишка… но с ножом на поясе и цветом волос, как у людей из-за Мглистых гор, свирепых и бесстрашных бойцов… кроме того, рядом были земли холмовиков, а Повелитель настрого запретил затевать свары с ними… В общем, невеликие мозги уруков были забиты этой противоречивой кашей, и решения они принять не могли. Они высунулись из пещеры ночью только потому, что внизу было нечего жрать. По крайней мере для них — молодых и ничем не отличившихся. Повелитель набивал подземелья всё новыми и новыми толпами, орки приходили из-под Мглистых, и всем нужны были пища, место, самки… Местные с трудом отстаивали то, что им было оставлено, — временами вспыхивали схватки, несмотря на то что после каждой такой появлялся отряд холмовиков и именем Повелителя вешал «зачинщиков» (кто был поранен и не успел спрятаться) у входов в пещеры. На кой Повелителю столько орков, никто не понимал. Никто не думал даже, что их вообще столько есть в мире. Зато отыгрывались на тех, кто послабее, — иногда даже жрали, а уж пинали и отбирали всё, что можно, на каждом шагу, не вздохни.
