Елена Хаецкая - Возвращение в Ахен
Синяка все еще дрожал. Почему Смерть испугалась его? Неужели он никогда не умрет? Смерть что-то увидела. Хотел бы он знать, что. И что увидела Асантао, когда в первую их встречу сказала: «Скоро его не станет?»
Огонь ревел, взлетая в темное ночное небо. С воздетыми руками в багровом свете стояла Смерть. Фарзой в ослепительном белом плаще шагнул к ней навстречу. Справа от вождя шел Мела, слева — Фрат, оба с обнаженными мечами в руках. Вождь остановился перед богиней.
— Я забираю твоих погибших, вождь, — сказала Смерть своим глухим низким голосом.
— Мой народ в долгу перед тобой, Черная Тиргатао.
— Я хочу знать имя того, кто так почтителен.
— Велика твоя мудрость, Смерть, — ответил вождь, — но велика и осмотрительность смертных. Я был вождем тех, кого вручаю тебе. Их имена отныне принадлежат тебе: Меса, Кой, Алким и Афан.
— Хорошо. — Тиргатао протянула руку. — Плати, вождь. Что ты дашь мне за их покой? Ждать ли мне человеческой крови, пролитой в погребальный костер, как было в старину?
— Нет, — ответил Фарзой, — я дам тебе не кровь — золото.
Молодой воин выступил из толпы, подошел к Фарзою с берестяной коробкой в руках. Вождь взял ее, раскрыл — и замер. Метнув взгляд в его сторону, вздрогнула Фрат. Мела же не шелохнулся.
Молчание нарушила Тиргатао.
— Ты даришь мне простой камень?
Впервые за все это время Смерть заговорила угрожающим тоном.
Фарзой швырнул коробку себе под ноги.
— Прости мою забывчивость, Черная Тиргатао с огненным рогом, — сказал он, снимая с шеи витую гривну. Руки его подрагивали. — Я не хотел прогневать тебя. Золото, предназначенное тебе в дар, было у меня на шее.
Тиргатао приняла подношение и громко рассмеялась.
— Ты угодил мне, вождь маленького народа! — прокричала она своим хриплым голосом. — Ты угодил мне!
— А теперь уходи, — сказал вождь, резко меняя тон. — Уходи от нас, Тиргатао!
Толпа загудела. В темноте застучали о щиты рукояти мечей и кинжалов, голоса росли, сливаясь в один оглушительный крик:
— Уходи от нас, Смерть! Уходи!
Фрат и Мела шагнули вперед, направляя на Смерть свои мечи. Выронив факел, Тиргатао отступила. Ее черный силуэт резко выделялся на фоне пылающего костра. Умершие уже исчезли в огне.
— Уходи от нас, Тиргатао!
Два меча скрестились перед лицом Смерти, преграждая ей путь к живым. Она качнулась, сделала еще несколько шагов назад и внезапно скрылась в бушующем пламени погребального костра.
Громкий ликующий вопль пронесся над деревней. Фрат и Мела опустили мечи.
Синяка поднес ладони к горлу. Он подумал, что Асантао, одержимая духом Смерти, сгорела, и клял себя за то, что не остановил ее.
Но никто вокруг, казалось, не сожалел о гибели колдуньи. Несколько человек обступили вождя. Фарзой, уже забыв о погибших и Смерти, сидел на земле, рассматривая берестяную коробку и камень, положенный в нее вместо золотых украшений — ритуального подарка для Черной Тиргатао. Он не хотел верить своим глазам. Кто-то украл из коробки золото еще до начала погребального обряда, а чтобы пропажа не была обнаружена сразу, положил вместо золота камень. Воровство само по себе было в деревне вещью невозможной, но здесь вор еще и опозорил вождя в глазах Смерти.
Фарзой взял в руки камень. Все это было немыслимо, невероятно…
— Слушайте! — сказал он, обращаясь к своему маленькому народу, и люди деревни затихли, глядя на вождя.
Мела, стоявший справа от него, видел, как побагровел уродливый шрам на лице Фарзоя. Фрат, стиснув зубы, неподвижно смотрела на толпу. Позор жег ее так, словно она сама была виновна в преступлении, и ее злое лицо казалось вдохновенным при свете костра.
— Я не поверил бы в это, — говорил вождь, — если бы не увидел своими глазами. Вы знаете, что Смерти нужно платить, иначе она спалит дотла наши души и зальет пепелище слезами, превращая сердца наши в слякоть, и тогда мы будем уже не способны ни жить, ни любить, ни мстить. Ей нужно платить кровью. Так поступали наши предки, пока не узнали, что превыше крови Черная Тиргатао любит жаркое золото. Сегодня я подарил ей, сняв с себя, знаки власти, потому что тот дар, что был приготовлен для нашей гостьи, исчез, и вместо него в коробке лежал камень.
Толпа зловеще молчала. Фарзой медленно обвел глазами своих людей, и взгляд его был таким же тяжелым и испытующим, как у самой Тиргатао.
— Кем бы ни был этот вор, он умрет, — негромко сказал Фарзой.
Стало совсем тихо. Синяка увидел, что Фрат улыбнулась.
— Он умрет, — повторил Фарзой, — и за него Тиргатао не получит ничего. Пусть делает с его душой, что захочет.
Он резко повернулся и пошел прочь от костра, оставив камень и берестяную коробку лежать на земле.
Разговоры возобновились. Несколько женщин уже готовили мясо для пиршества, молодые воины устанавливали длинные столы. Решение было принято, а что оно принесет — покажет утро.
Синяка возвращался к дому на рассвете, прихватив несколько кусков мяса для Пузана. Он знал, что великан будет долго переживать из-за упущенной возможности обожраться. Ну что ж, подумал Синяка, если дрыхнуть целыми днями, то можно, в конце концов, проспать что-нибудь стоящее.
Но великан не спал. Растерянной тенью он громоздился на пороге дома Асантао, бережно держа в своих лапах женщину. Сперва Синяке показалось, что она мертва. Он бросился к великану и споткнулся на ступеньке о саламандру — ящерка, изрядно разжиревшая, развалилась перед крыльцом и вкушала прелести отдыха. Когда Синяка налетел на нее, она зашипела и, лениво волоча хвост, отползла в сторону.
Синяка коснулся ладонью лица женщины. Она тихо дышала, бессильно прижавшись щекой к широкой великаньей груди. Черные круги, нарисованные углем, резко выделялись на ее бледной коже, светлые волосы, осыпанные золой, оставляли серые пятна на черном плаще. Но это была Асантао — все еще не расставшаяся со зловещим ритуальным обликом, однако уже свободная от вселявшейся в нее богини. Ни волоска не обгорело на ее голове, ни лоскутка одежды не тронуло пламя. Она прошла сквозь костер, оставив там Смерть, и вышла в ночь маленькой колдуньей маленького болотного народа.
— Где ты нашел ее, Пузан? — шепотом спросил Синяка.
— Да вот… господин Синяка, они ведь без чувств, — многозначительно сказал Пузан.
— Вижу, — нетерпеливо оборвал его чародей.
Великан жалостливо дернул носом.
— Господин Синяка, я это… если вы в немилостивом расположении, то не осмелюсь… но вот они без чувств и совершенно непонятно… Они шли к себе домой, а их шатало, точно они набрались, как эта винная бочка, Торфинн, чтобы ему и на том свете… И дрожали они изрядно.
