Вера Камша - Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб
– Вы могли бы подождать в свитской гостиной, – внезапно предложила вдова маршала Генри. – Конечно, это нарушение этикета, но ее величество не слишком строга, когда речь заходит о близких и их друзьях, а вам у нас будет удобней.
Ричард с благодарностью согласился: в Парадной приемной толпилось слишком много народа.
– Нам придется пройти мимо комнат Мевена и спуститься в Весенний садик, – объяснила графиня.
Название показалось неприятным, но неприятные названия лучше неприятных лиц, а их у королевских дверей хватало. Все, кто хоть раз бывал в Ариго, набивались к Катари чуть ли не в родичи. Толкаться среди настоящих и мнимых чесночников не хотелось, говорить с ними – тем более.
– Осторожно, здесь ступеньки. – Дженнифер подобрала черную с багряной оторочкой юбку. – И еще раз осторожно. Эта калитка для камеристок, а не для высоких кавалеров.
Ричард послушно пригнулся, внезапно вспомнив и калитку, и давнишний весенний день. Они с эром Августом шли тем же полным сирени и гиацинтов садиком… Штанцлер знал, где можно найти Ворона, и Дикон его нашел. В будуаре Катари.
Каким мальчишкой он тогда был, глупым влюбленным мальчишкой, не понимавшим очевидного! Вообразить, что Катари любит Алву… Вообразить, что Алва ненавидит Катари…
– …а вы любите сирень? – Госпожа Рокслей была слишком хорошо воспитана, чтобы молчать, сопровождая гостя, а гость утонул в дурных воспоминаниях. Нужно учиться забывать.
– Я люблю сирень, – поспешно сказал юноша, соображая, уместно ли сорвать ветку и вручить спутнице, – а вы?
– Очень, – улыбнулась женщина, – ведь это мой цветок. Я родилась в пору цветения сирени. Мой супруг, когда делал мне предложение, сказал, что сирень в моих глазах цветет даже зимой. Возможно, потому я и согласилась стать графиней Рокслей, хотя могла бы стать маркизой, а возможно, и герцогиней… Наш союз удивлял многих, ведь Генри трудно было назвать обольстительным кавалером. Правда, он был меня много старше. Юных девушек это привлекает, им кажется, что зрелый мужчина знает множество тайн. Это потом понимаешь, что молодость, мужская молодость, мудрей зрелости, потому что не боится нежности и не кичится тем, что нам не важно… Нам, женщинам, которые любят не за чины, не за титулы и уж тем более не за лысины и выпитые бутылки. Я, наверное, пугаю вас своей откровенностью, но сирень очень откровенна, недаром листочки у нее напоминают сердце.
– Ее величество ценит откровенность, – поддержал странный разговор Дикон, – и очень ценит вас.
– Она об этом говорила? – Графиня подняла брови и наклонила к себе тяжелую от розоватых свечей ветку. – Я слегка удивлена. Ее величество так дорожит обществом баронессы Капуль-Гизайль… Конечно, та по-своему забавна и великолепно одевается, но я рада, что моя дочь младше обеих принцесс и еще не скоро сможет подавать ее величеству ноты. Мне бы хотелось, чтобы моя крошка узнала о существовании подобных баронессе женщин как можно позже… Вы больше любите белую сирень или темную?
– Я избегаю лилового цвета, сударыня. – Святой Алан, о чем Катари говорит с Марианной и что баронесса рассказывает Катари?! – Он напоминает о предательстве.
– Но разве может предать цветок? Он может всего лишь завянуть от недостатка влаги, а сердце, женское сердце, вянет от недостатка любви. Клирики учат находить утешение в молитвах и делах, но это для репы и шпината, а не для сирени и гиацинтов…
– Как вы сказали? – Какой же он глупец! Вдова Рокслея не станет размениваться на пустую болтовню, она передает слова Катари. Королева и регент не вправе быть искренней с мужчиной, но почему бы не сделать своим голосом вдову из дома Скал?! Из дома Эгмонта, некогда покорившего юную королеву?
С опытом, со страшным опытом, к Катари пришло понимание другой любви… Похожей, но другой, сменившей девичьи грезы о святом Алане.
– Как я сказала? – переспросила Дженнифер Рокслей. – Я уже забыла, и вы забудьте.
– Никогда! – твердо сказал Ричард, сожалея лишь о том, что не способен писать лучше Веннена. – Гиацинтам нужна… влага, а сердцу – любовь. Передайте ее величеству, я…
Что знает графиня? Насколько можно быть с ней откровенным? Рокслеи не способны на предательство, но Дженнифер – Рокслей лишь по мужу.
– Я не стану ничего передавать. – Графиня тихонько рассмеялась. – Вы пришли по делу, значит, аудиенция не заставит себя ждать. Какое счастье, что я не регент и могу думать, о чем хочу или о… ком?
Она знает все, то есть все нынешнее. Катари ни с кем не станет делиться былыми страданиями, но о теперешней любви она рассказала… Или проговорилась. Ее величество так и не научилась лгать, и она слишком устала от одиночества, от приставленных к ней шпионов. Теперь Катари не боится слежки, ведь рядом те, чья верность прошла испытание. Дженнифер Рокслей одна из них.
– Эрэа… Эрэа Дженнифер, моей признательности… Я понимаю, Катари… Ее величество не может сейчас думать о… себе, но это не будет длиться вечно, а я… Я в самом деле молод, а Скалы ждут долго, столько, сколько нужно!
– Дай Создатель им дождаться, – неожиданно резко сказала графиня. – Идемте, мы и так задержались. Негоже, если к ее величеству прежде вас проникнет какой-нибудь поставщик или посол.
Они торопились не зря: Дикон едва успел отвесить поклон расположившимся в свитской гостиной дамам, как раздался звонок. Толстуха Мэтьюс бросилась на зов. Сквозь дверной проем Ричард увидел прихожую и ставшую малиновой Малую приемную, из которой по-прежнему вело четыре двери. Толстуха нырнула в дальнюю и тотчас возникла снова.
– Мой герцог, – возвестила она, – пройдите в Музыкальный кабинет. Вас ждут, но их величество расстроены и устали, а к четырем прибудет посол Алата. Будьте великодушны.
– Я не отниму много времени, – заверил Дикон и бросился на зов. Мелькнули золотые ласточки. Урготской купчихе не видать талигойской короны как своих ушей! Королевой Талига должна быть истинная эрэа – нежная, гордая, чистая…
– Моя королева! – Юноша ловко опустился на одно колено. Он хотел бы коснуться губами чуть видневшейся из-под черного бархата туфельки, но у окна смешивал тинктуру врач, а в углу перебирал четки мерзавец Пьетро.
Глава 7
Восточная Гаунау
400 год К.С. 8-й день Весенних Молний
1
Маршальская кавалькада неторопливо рысила вдоль дороги, обгоняя артиллерийские запряжки и устало шагающих пехотинцев. Лионель вел своих людей на север, удаляясь от границы с Бергмарк и уводя за собой сорокатысячную армию Хайнриха. Удививший всех отказ от охоты за одиноким корпусом вкупе с принесенной «фульгатами» к вечеру вестью о появлении Хайнриха заставили капралов и сержантов значительным шепотом объяснять молодняку, что «наш знает». А «медведей» все равно потрепали. Пусть не корпус, но внушительный отряд с приятным и крайне своевременным обозом. Резервы из озерной Гаунау до Хайнриха не добрались, но собственные планы Савиньяк тоже изменил.
