Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — бургграф
Между деревьями вымахала крапива, чересчур быстро разрастается сирень, терновник. Как и везде, культурные деревья отступают под натиском тех, которые прижились среди них, а сирень и малина так и остались дикими, да вон еще крыжовник победно захватывает пространство, не позволяя в своих колючих зарослях пробиться даже чертополоху.
И всё-таки сад всё еще дает богатейший урожай. Пусть не тот, что при живом хозяине, но всё равно для Амелии, как видно, хватает собранного, чтобы содержать дом, покупать одежду и обувь.
Сад остался далеко за спиной, я медленно брел вдоль домов, неспешно погружаясь в атмосферу города. Во всех книгах и фильмах о Средневековье, что прошли через мои руки, везде узкие улочки, на которых не разъедутся две телеги, а меня как раз поражает и умиляет, что большинство горожан не просто держат коров, коз, свиней и пернатую живность, но работают на полях и огородах за стенами города. Более того, в самих городах обычно располагаются обширные поля и луга, где пасется скот, так что любой город агромаден, если судить о нем по периметру городской стены.
Правда, этот Тараскон как раз бурно застраивается. И пусть простенькими одноэтажными домиками, но эти домики теснят луга в центре города, новые поселенцы активно включаются в бурную городскую жизнь... Во главе города встали явно очень активные сволочи, но я и раньше знал, что мафия более эффективна в управлении, чем чиновники.
На ближайшем перекрестке бродячие артисты устроили представление: жонглеры бросают в воздух сразу по три-четыре дубинки, народ ахает и хлопает в ладоши непрерывному сверкающему в воздухе ожерелью. Музыканты остервенело дуют в трубы и бьют в жестяные тарелки, а очень вызывающе одетая женщина зажигает в искрометном танце.
Я полюбовался малость: в самом деле ей нравится вот так показывать длинные красивые ноги, в то время как остальные женщины вынуждены прятать их под юбками до земли, нравится сверкать улыбкой и обнаженными до плеч руками, что с церковной точки зрения тоже недопустимо, как и трясти гривой черных как смоль волос: волосы женщины должны быть укрыты платком, а без него женщина считается распущенной и порочной.
А вот ей ничуть не в лом, что распущенная и порочная, даже хвастается этим в танце, выставляя вызывающе то грудь, то плечи, вихляя бедрами и оттопыривая задницу.
Не успела стихнуть за спиной музыка, как начала перекрывать другая: на другом перекрестке такая же группа, только здесь пляшут уже две женщины, еще раскованнее, еще эротичнее, можно сказать, хотя такого слова еще нет, а музыканты вообще озверели: дудят, звенят, звякают, приплясывают сами, и вот уже в толпе притопывают задними конечностями, пока ловкие ребята срезают у них кошельки...
Дальше я встречал еще группы жонглеров, фокусников, метателей ножей, двери питейных заведений распахнуты, чувство всеобщего веселья начало захлестывать и меня, уже начал улыбаться в ответ на заигрывание красоток на улице, не все же из них профессионалки, есть и любительницы, мясо и здесь жарят прямо на улице: где на вертелах, где на огромных сковородах, мальчишки бегают по улице с кувшинами колодезной воды, сгибаются под бурдюками вина.
Город начинает нравиться... нет, не то слово, он понравился сразу. Даже та стычка с уличными хулиганами не слишком испортила впечатление. Вот эта раскованность, свобода — это что-то. Да и вообще здорово, когда народ веселится, а не ходит угрюмый в заботах, где бы добыть кусок хлеба на пропитание.
И если бы не ощущение, что Адальберт тоже здесь, что взамен волшебной чаши он в здешних лавках в состоянии отыскать что-то и поопаснее...
Очень часто попадаются лавки, торгующие древними вещами. Все их принято считать волшебными, колдовскими. Я начал присматриваться, наткнулся на человека, что загородил дорогу и стоит, как столб, задрав голову кверху.
Я собрался отпихнуть, но он, не глядя на меня, сказал с благоговейным испугом:
— Этого еще не хватало!
С запада быстро наползает угольно-черная туча, под ней прогибается и опускается глуповато-синее небо, как будто по тонкому льду мчится огромный вездеход, спеша успеть перескочить на другой берег. Даже на таком расстоянии видно, что туча именно мчится, несется, а не наползает величаво и медлительно. Чувствуется, что в ее недрах сотни тонн ледяной воды, да какое там сотни — миллионы! — и непонятно как всё это держится там, но понятно, что непрочная ткань прорвется и вся масса воды с грохотом и шумом обрушится на беззащитный город.
— Прячьте товар! — прокричал кто-то. — Закрывайте окна и двери, а то побьет всё...
Другой голос проорал возмущенно:
— Куда городской совет смотрит?
Мне послышалось нашенское «За что я плачу налоги?», но народ поспешно утаскивал разложенные товары с улицы в дома. На залитую солнцем улицу пала черная тень и понеслась, прыгая по домам, погашая блеск окон и зачерняя белые стены.
Кто-то схватил ослика под уздцы и потащил его вдоль по улице подальше от моря. Я всё понимал, видел, как однажды такая же туча обрушила океан ревущей воды, мгновенно затопила улицы и нижние этажи домов, с таким же торжествующим ревом понеслась бурными грязными потоками вниз, утащила вместе с мусором несколько небрежно припаркованных... гм, телег и благополучно утопила их в море.
Местные сочувствовали приезжим, те всегда страдают больше всего, но в сочувствии проклевывалась некая гордость за свой неистовый ливень, за дикую грозу, за ослепляющие удары молний и жуткий грохот, от которого трясется и подрагивает земля, как испуганный молодой конь.
Двое-трое из наиболее солидных горожан суетились не шибко, часто останавливались и посматривали на тучу, один наконец сказал с мрачным удовлетворением:
— Успели...
— Думаешь, не сразу увидели? — спросил второй.
— Да... По-умному надо бы стороной пустить... А то вдруг да выронит воду.
Второй покачал головой.
— А вдруг совет хотел показать, насколько он силен? Мол, через весь город, и ни одной капли!
Первый хохотнул:
— Скорее, этот Бриклайт забавляется. Хотелось посмотреть, как народ засуетится.
— Ну, он же серьезный человек! А это какое-то мальчишество...
— Знаете ли, для кого-то просто веселье — посмотреть, как весь город пугается...
Он заметил, что я прислушиваюсь, улыбнулся, человек с улыбкой нравится всем, потому выгоднее улыбаться, чем хмуриться.
— Впервые такое видите?
— Впервые, — признался я.
— То-то...
— Такая мощь!
— У нас еще не то увидите, — заверил он.
Туча остановилась над городом, задевая брюхом верхушки башен. От нее пахнуло холодом океанских глубин, я ощутил миллионы тонн воды, содрогнулся, представив, как вся эта масса рухнет на такие непрочные домики.
