Стивен Кинг - Бесплодные земли
— Да уж, действительно долго вы с ним говорили, — сухо заметил Эдди.
При этом Сюзанна слегка нахмурилась, но Роланд лишь кивнул.
— Долго, — бросил он, глядя в огонь.
— Ты отправился в путь на рассвете и в тот же день, вечером, вышел к Западному морю. А ночью на берег повылезли эти омары, так? — спросил Эдди.
Роланд снова кивнул.
— Да. Но прежде, чем я покинул то место, где мы с Уолером говорили… или грезили… или что мы там делали, я не знаю… я забрал себе это. — Он поднял челюсть повыше, и оранжевый отсвет снова сверкнул на ее зубах.
Челюсть Уолтера. От этой мысли Эдди весь похолодел. Кость из черепа человека в черном. Запомни это, Эдди, мой мальчик… в следующий раз, когда ты начнешь убеждать себя, что Роланд, скорей всего, самый обычный парень… Все это время он таскал с собой кость человека, точно этакий… людоедский трофей. Го-о-о-споди.
— Я даже помню, о чем я подумал, когда ее брал, — продолжал Роланд как ни в чем ни бывало. — Я хорошо это помню. Это, быть может, единственное за столько времени воспоминание, которое не раздвоилось. Я подумал: «что-то я просчитался, не стоило мне выкидывать эту кость, что сама пришла ко мне в руки, когда я нашел парнишку. Но ее мне заменит эта». А потом я услышал смех Уолтера — недобрый смех. И его голос тоже.
— И что он сказал? — подалась вперед Сюзанна.
— «Слишком поздно, стрелок. Слишком поздно… теперь удача изменит тебе — отныне и до конца вечности… таково твое ка».
16
— Ну хорошо, — высказался наконец Эдди. — В суть парадокса я въехал. Память твоя разделилась…
— Не разделилась, а раздвоилась.
— Ладно, пусть раздвоилась. Это почти что одно и то же.
Эдди поднял с земли прутик и начертил на песке рисунок.
Потом указал на линию слева:
— Вот твоя память до того момента, когда ты пришел на дорожную станцию… одна линия, видишь?
— Да.
Эдди указал на линию справа.
— А это — после того, как ты выбрался из-под гор и пришел к тому месту костей, где тебя дожидался Уолтер. Линия тоже одна.
— Да.
Эдди обвел середину рисунка неровным кружком.
— Вот что тебе нужно сделать, Роланд… убрать эту двойную линию. Окружи ее мысленно крепким высоким забором и просто забудь. Потому что оно ничего не значит и ничего не меняет. Его нет. Все прошло…
— Но оно не прошло. — Роланд поднял руку с челюстью. — Если все мои воспоминания о Джейке — ложные… а я знаю, что так и есть… тогда почему она у меня? Я взял ее, чтоб заменить ту, другую, которую выкинул… а ту, что я выкинул, я нашел в подвале, на дорожной станции… но я-то знаю, что не спускался в подвал! И не разговаривал с демоном! Я ушел со станции один. Взял только воду и больше ничего!
— Роланд, послушай меня, — Эдди вдруг посерьезнел. — Если кость, что сейчас у тебя в руках, ты взял на станции… тогда дело другое. Но разве не может быть так, что все это было галлюцинацией: дорожная станция, мальчик и говорящий демон, — и тогда ты забрал челюсть Уолтера, потому что…
— Это не было галлюцинацией. — Роланд поднял на них глаза, светлые, словно повылинявшие голубые глаза испытанного солдата, и вдруг сделал то, чего ни Сюзанна, ни Эдди никак от него не ожидали… Эдди мог бы поклясться, что Роланд и сам до последней секунды не думал, что он это сделает.
Бросил челюсть в огонь.
17
Первое мгновение она просто лежала посреди костра — выбеленная реликвия, оскаленная в призрачной полу-ухмылке. Потом неожиданно вспыхнула алым — ослепительный красный свет залил поляну. Эдди с Сюзанной вскрикнули одновременно, прикрывая руками глаза, чтоб защитить их от обжигающей формы в огне.
Челюсть стала меняться. Не плавиться в пламени, а меняться. Зубы, торчавшие вкривь и вкось, как покосившиеся надгробия, стали сближаться. Мягкий изгиб верхней дуги распрямился и резко укоротился, как будто ввалившись.
Руки Эдди безвольно упали ему на колени. Затаив дыхание, он открываясь смотрел на кость, которая не была уже костью. Зубы ее прекратились в три перевернутых «V». Та, что посередине, была чуть больше, чем две по краям. И вдруг Эдди увидел, во что тщится она превратиться, кость, точно так же, как он увидел рогатку, сокрытую в древесном наросте.
Это был ключ.
«Запомни, как оно выглядит, запомни форму, — пронеслась в голове лихорадочная мысль. Ты должен запомнить. Должен».
Он отчаянно вглядывался в костер. Три «V», средняя — больше и глубже, чем две по краям. Три зубца… тот, что ближе к внешнему краю, как завиток, неглубокая впадинка перевернутой набок «S»…
А потом форма в пламени изменилась снова. Кость, которая стала подобием ключа, как бы свернулась сама в себя, распустившись сияющими лепестками, темными и бархатистыми, словно безлунная летняя полночь. На мгновение Эдди увидел розу — торжествующую алую розу… такая могла расцвести на рассвете самого первого в мире дня… образчик бездонной, неувядающей красоты, над которой не властно время. Глаза его жадно смотрели на это чудо, а сердце раскрылось ему навстречу. Как будто вся жизнь на свете и вся любовь восстали внезапно из мертвой кости — в этом пламени, что воссияло победно в своей перворожденной дерзости, утверждая: отчаяние — это мираж, смерть — это просто сон.
«Роза! — Мысли Эдди неслись, обгоняя друг друга. — Сначала — ключ, потом — роза! Откройте глаза и смотрите! Так начинается путь к Темной Башне!»
Неожиданно треск огня превратился в какой-то натужный кашель. Взметнулся сноп искр. Сюзанна вскрикнула и подалась назад, сбивая с платья оранжевые крупинки. Пламя могучим потоком рванулось к звездному небу. Эдди не шелохнулся. Он сидел, поглощенный видением, завороженный — в колыбели чуда, великолепного и ужасающего, — не замечая искр, плящущих у него на коже. И тут пламя иссякло. Все стало, как прежде.
Ни кости.
Ни ключа.
Ни розы.
— Помни, — сказал он себе. — Помни розу… и форму ключа.
Сюзанна рыдала от ужаса и потрясения, но Эдди не сразу ее успокоил: сначала, пока не забыл, поднял прутик и вывел дрожащей рукой на сырой земле рисунок.
18
— Ты зачем это сделал? — спросила наконец Сюзанна. — Ради бога, зачем… и что это было, вообще?
Прошло пятнадцать минут. Костер почти догорел: разбросанные угольки либо были растоптаны, либо погасли сами. Эдди молча сидел, обнимая жену; Сюзанна тихонько сидела рядом, прислонившись спиною к его груди. Роланд улегся на бок и, подтянув колени к груди, уныло смотрел на оранжево-красные угольки. Как понял Эдди, ни Сюзанна, ни Роланд не видели, как кость изменялась в огне. Они видели только, как она раскалилась в пламени, а Роланд еще видел, как она взорвалась (или, скорее, лопнула, провалившись в себя? Эдди казалось, что так все и было), и ничего больше. По крайней мере, так думал Эдди. Роланд, случалось, хранил непроницаемое молчание и ни с кем не делился своими соображениями, переваривая все в себе. И тогда из него нельзя было вытянуть ни слова. Эдди знал это по горькому опыту. Сначала он хотел рассказать им, что видел — или думал, что видел, — но, как следует поразмыслив, решил пока промолчать. Пока.
