Александр Прозоров - Креститель
— Эх, клюквы здесь, верно, по осени много… — мечтательно вздохнул Середин.
— Коли собирать пойдешь, привязывайся лучше, — тут же прагматично прокомментировал Радул. — Не то вмиг утопнешь.
— Не пойду, — пообещал ведун.
Гать лежала вровень с окружающим мхом, а местами им даже поросла, и если бы не накатанная колея, четкой двойной линией прорезающая серо-зеленое безбрежье, можно было подумать, что едут они по обычной равнине, а не по бездонной топи.
«Как же они в болоте руду добывают? — мысленно удивился Середин. — Среди засасывающих торфяных ловушек, воды, духоты. Или тут сперва появилась выработка, а уж потом на пустующие ямы пришла вода? Похоже, кстати, именно на то. Сперва железо брали там, где ближе, а потом уходили всё дальше и дальше от селения. Карьеры затапливались, заболачивались — но рудокопы потихоньку стелили гать и шли всё дальше…»
Мерно поскрипывали колеса, всхрапывали кони. Осоловевшие от жары всадники то и дело клевали носом, и Олег время от времени громко вскрикивал, заставляя людей встрепенуться. Лошадь ведь мох на дороге и рядом не различает, потянется за брусничкой веточкой, оступится — и всё, поминай как звали. Ухнется всей массой в рыхлое месиво — спросонок и всадник соскочить не успеет. Разорванная пелена мха сомкнётся, и через мгновение даже не разберешь, куда сгинул всадник, когда исчез. Пойдут опять про нежить коварную новые истории по деревням гулять…
В какой-то миг Середин и себя поймал па том, что едва не уткнулся носом в лошадиную гриву — встряхнулся, привстал на стременах и с огромным облегчением увидел впереди черное пятно высоких елей:
— Никак остров? Боярыня, это что, обещанная Крупинская земля?
— Нет, боярин, — ответила девушка. — Те острова на самой середине должны быть. И большие они, там рудокопы жили даже одно время. Селение срубили.
— Всё едино, тут остановимся, — негромко сказал Радулу Олег. — День скоро кончится, а когда снова на сухое место набредем, неизвестно. Лучше пару часов потерять, чем без нормального ночлега остаться,
— Это ты прав, — согласился богатырь. — Тем паче, меня уж давно в сон тянет…
Остров оказался всего лишь полоской земли, вытянутой поперек дороги метров на двести и шириной около двадцати. Гать упиралась в возвышенную его часть, поросшую толстыми, пахнущими дегтем елями, а на отходящем влево пологом языке расположился молоденький ивовый кустарник. Кусты путники вытоптали, организуя себе стоянку, составили телеги одну к другой; выбрали у берега местечко, раскидали мох, разогнали тину, дали лошадям напиться, после чего спутали им ноги и повесили торбы — пастись здесь всё равно было негде. Середин не поленился привязать своих и Радуловых скакунов к тонкому стволику одинокой осины, а холопы выпустили боярских лошадей просто в кусты — куда они с мыса денутся? Костер запаливать не стали. Нижних еловых веток хватило бы от силы на несколько минут, а иных дров на острове не имелось. Поужинали скромно: поели пряженцев с соленой рыбой да хлебнули хмельного меда из бурдюков.
Солнце потихоньку опускалось к горизонту, окрашиваясь в зловещий багрянец, потянуло сыростью. Не дождавшись сумерек, в ельнике жалобно заплакал ребенок.
— Ну вот, начинается, — поднялся Олег. — Я думал, обойдется в рудниках-то, но болота везде болота. Значит, так! Кому нужно сбегать за елки, делайте это сейчас, потом возможности не будет.
— Не, вы покуда посидите, — поднялась Пребрана. — Рада, пошли.
Боярыня со своей служанкой ушли за деревья. Когда они вернулись, туда же бодрой трусцой побежали несколько холопов. Кривобокий Вавила тем временем начал натягивать от крайней телеги в сторону веревки, привязывая их к ивовым веткам, сверху бросил кусок парусины — получился немудреный навес на пару человек. Боярская девка взяла перевязанный ремнем тюк, полезла вниз, закопошилась. Через несколько минут позвала:
— Готово, барыня!
— Ну, спокойной ночи, бояре, — поклонилась Пребрана. — И вам, люди, тоже спокойной ночи.
— Хотелось бы верить… — Олег проводил взглядом забирающуюся под навес девушку, вздохнул, достал из своей чересседельной сумки соль с перцем, выложил на тряпицу, высыпал на нее же из сумки золу. Тщательно всё перемешал, потом свернул материю кулечком, отошел к краю утоптанной площадки и медленно двинулся по кругу, высыпая на землю тонкую пыльную струнку:
— Небу синему поклонюсь, реке улыбнусь, землю поцелую, Срече порадуюсь. Доверяюсь вам по всякий день и по всякий час, по утру рано, по вечеру поздно. Поставьте вкруг меня тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря, оттоле и до небес. Оградите меня, внука вашего Олега, от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого ворога по всякий час…
После трех произнесенных подряд наговоров круг замкнулся. Ведун облегченно выпрямился, свел за спиной лопатки:
— Значит, слушайте меня внимательно, мужики. Линия эта для всякой нежити — что стена каменная. Перешагнуть не сможет. Но действует заговор мой только до тех пор, пока изнутри никто наружу не ступит. Так что до утра любые хождения прекращайте.
В ельнике опять кто-то заплакал. Олег повернулся на звук и добавил:
— И не будьте слишком любопытными. Не только носа длинного, но и головы лишитесь. Всё, спокойной ночи…
Он достал из сумы медвежью шкуру, кинул на землю, уселся на нее, задумчиво глядя на свои яловые сапоги, махнул рукой, оставив на ногах, но пояс всё же расстегнул и положил саблю рядом, под рукой. Кистень тоже вытащил из кармана, вдел руку в петлю, после чего с наслаждением вытянулся во весь рост, набросил сверху край шкуры и закрыл глаза.
Но едва дрема забрала ведуна в свои объятья, как над островом пронесся истошный женский крик. Откинув шкуру, Олег рывком вскочил, хватаясь за рукоять сабли, — однако вокруг всё было спокойно. А кричала Пребрана, указывая пальцем на такую же тощую, как она сама, девку в длинной, до пят, рубашке. На плечи гостьи свисали зеленые патлы, со скуластого белого лица на боярыню пялились пустые, закрытые бельмами глаза.
— Чего кричишь? — подойдя ближе, положил руку ей на плечо Олег. — Болотница это. На дух человеческий пришла. Спи, ночь на дворе.
Девушка, крупно дрожа, замолчала и попятилась, упершись спиной в ведуна:
— А она… Она…
— Ничего она не сделает. Вокруг стоянки черта заговоренная. Спи.
— А она… Она мертвая?!
— Конечно, мертвая! — даже удивился Середин. — Болотница же.
