Керстин Гир - Таймлесс. Рубиновая книга
— Обещаю. Поговорю сегодня вечером.
— А где, собственно, Шарлотта? — из-за дерева высунулась голова Синтии Дейл. — Так хотелось скатать у неё сочинение по Шекспиру. То есть, я хотела сказать, я позаимствовала бы у неё парочку опорных пунктов.
— Шарлотта заболела, — сказала я.
— Что же с ней такое?
— Э… ну…
— Понос, — сказала Лесли. — Совершенно зверский понос. Всё время в туалете торчит.
— Фи-и-и, уж пожалуйста, избавь от подробностей, — сказала Синтия. — А можно тогда почитать ваши сочинения?
— Мы пока ещё сами не дописали, — сказала Лесли. — Мы хотим ещё посмотреть фильм «Влюблённый Шекспир».
— Моё сочинение можешь прочитать, — сказал глухим басом Гордон Гельдерман. Он появился с другой стороны от Синтии. — Всё дословно скатал из Википедии.
— Я уж тогда в Википедии и посмотрю, — сказала Синтия.
Раздался звонок.
— Полтора часа английского, — простонал Гордон. — Врагу не пожелаешь. Но Синтия, небось, только и ждёт своего принца на белом коне.
— Гордон, заткнись.
Но затыкаться Гордон как раз не любил.
— Уж не знаю, чем вам всем так нравится мистер Уитмен. Он же голубой!
— Бред, — сказала Синтия и возмущённо встала.
— Ясное дело, голубой, — Гордон последовал за ней к двери.
До третьего этажа он Синтию так заболтает, что мало не покажется, у него это хорошо получается, даже передышку на вдох-выдох может не делать.
Лесли поморщилась:
— Пойдём уже! — сказала она и протянула руку, чтобы поднять меня со скамейки.
— К бельчонку-принцу!
На лестнице между вторым и третьим этажом мы снова нагнали Синтию и Гордона. Они всё ещё перемывали косточки мистеру Уитмену.
— Да уже по одному глупому перстню с печаткой всё понятно, — сказал Гордон. — Такие штуки только геи носят.
— Мой дедушка тоже всегда носил перстень с печаткой, — сказала я, хотя мне вовсе не хотелось вмешиваться.
— Тогда твой дедушка тоже гей, — отреагировал Гордон.
— Ты просто завидуешь, — сказала Синтия.
— Завидую? Кому? Этому тюфяку?
— Именно! Потому что мистер Уитмен самый симпатичный, самый мужественный, самый красивый, самый гетеросексуальный мужчина в мире! И потому что ты рядом с ним просто глупый хиленький малютка.
— Спасибо большое за комплимент, — сказал мистер Уитмен. Он незаметно оказался за нашими спинами. Под локтем у него была зажата кипа бумаг, а выглядел он как всегда непревзойдённо. (Но всё-таки немного по-беличьи.)
Синтия стала красней самого красного помидора. Мне было искренне её жаль.
Гордон злорадно усмехнулся.
— А тебе, дорогой мой Гордон, стоит почитать что-нибудь о перстнях и тех, кто их носит, — сказал мистер Уитмен. — До конца недели жду от тебя на эту тему маленькое сочинение.
Тут пришёл черёд покраснеть Гордону. Но в отличие от Синтии, он был в состоянии переспросить:
— По английскому или по истории? — проблеял он.
— Я бы с удовольствием прочитал в твоём сочинении об исторических аспектах этого вопроса. Но оставляю тебе полную свободу действий. Решай сам. Итак, пять страниц до понедельника! — мистер Уитмен открыл дверь в кабинет и озарил нас сияющей улыбкой. — Вы проходите? — спросил он Гордона.
— Только после вас, — пробурчал тот.
Лесли ободряюще похлопала Гордона по плечу:
— Я думаю, всё дело в противоположности взглядов.
— Пожалуйста, скажи мне, что это был только сон, — сказала Синтия.
— Это был только сон, — охотно отозвалась я, — и мистер Уитмен не слышал ни слова о том, что ты считаешь его самым сексуальным мужчиной на планете.
Синтия со стоном плюхнулась на стул.
— О, земля, поглоти меня!
Я села на своё место рядом с Лесли.
— Бедняжка всё ещё красная как рак.
— Думаю, этот оттенок останется у неё до конца школьных лет. Ой-ой, и правда, неудобно получилось.
— Может, он будет ей теперь оценки завышать.
Мистер Уитмен посмотрел на место Шарлотты, и лицо его при этом стало задумчивым.
— Шарлотта заболела, — сказала я. — Не знаю, успела ли тётя позвонить в школу и предупредить…
— У неё понос, — брякнула Синтия.
Очень уж ей не хотелось, наверное, быть сегодня единственным поводом для насмешек.
— Всё в порядке, — сказал мистер Уитмен. — Она будет отсутствовать ещё несколько дней, пока всё не… нормализуется.
Он отвернулся от нас и написал на доске: Сонет.
— Кто знает, сколько сонетов написал Шекспир?
— Что это он имел в виду под своим «нормализуется»? — шёпотом спросила я Лесли.
— Уж точно не понос, — ответила Лесли.
Мне тоже так показалось.
— А ты когда-нибудь рассматривала его перстень? — прошептала Лесли.
— Нет, а ты?
— Там изображена звезда! Двенадцатиконечная звезда!
— И что с того?
— Двенадцать кончиков, как в часах.
— Нет в часах никаких кончиков.
Лесли нервно поморщилась:
— Ты что, не понимаешь? Двенадцать! Часы! Время! Путешествия во времени! Говорю тебе, он… Гвен! Что с тобой?
— Вот чёрт! — сказала я. Мой желудок снова катался на американских горках.
Лесли озадаченно уставилась на меня.
— О нет!
Я также была озадачена. Последнее, чего бы мне хотелось, так это раствориться в воздухе на глазах одноклассников. Поэтому я встала и поковыляла к двери, прижав руку к животу.
— Боюсь, меня сейчас вырвет, — сказала я мистеру Уитмену и, не дожидаясь его ответа, распахнула дверь и вывалилась в коридор.
— Может, кто-нибудь проводит Гвендолин? — спросил мистер Уитмен. — Лесли?
Лесли выскочила следом и захлопнула дверь класса.
— Так, быстрей! Побежали в туалет, там нас никто не увидит! Гвен? Гвенни?
Лицо Лесли исчезло, голос доносился откуда-то издалека, а потом она пропала.
Я стояла в коридоре, расцвеченном роскошными золотыми обоями. Под моими ногами вместо прочного панельного пола простирался отполированный до блеска, прекрасный инкрустированный паркет.
По всей видимости, на дворе была ночь или, по меньшей мере, вечер. На стенах горели свечи в изящных канделябрах. На расписном потолке сверкали люстры, в которых, потрескивая, плавились свечи. Всё утопало в мягком, золотистом свете. Первое, что я подумала, было: О, отлично, я никуда не провалилась. А второе: Где же тут спрятаться, пока меня никто не нашёл?
В доме я была не одна. Снизу доносилась музыка — кто-то играл на скрипке. И пел. Было слышно много голосов. Очень много голосов. От знакомой мне обстановки коридора школы Сент-Леннокс не осталось почти ничего.
