Тамара Воронина - Приносящая надежду
— Отвали, трепло, надоел, — отмахнулся Маркус, не оборачиваясь. Он был занят: укутывал Лену своей курткой. Корин рассчитывал на другой эффект, но ни Маркус, ни шут не обращали на него внимания. Как не обращал внимания на толпу привязанный к кресту Милит. Ну, копошится там что-то под ногами, червячок, ну да не до рыбалки. Шут прижимал ее к себе, как ребенка, Маркус поглаживал руку. Было почти не больно, если не шевелиться и дышать неглубоко, правда, холодно, но от шута шло живое мягкое тепло. Как от печки. Стало даже уютно. Ничего. Придумают что-нибудь. Шут может позвать дракона и без амулетов. Вряд ли Корин способен контролировать… а как это сказать? ментальное пространство? Впрочем, кто его, психа, знает. Переклинило мужика на ненависти к людям на основе тяжелого прошлого. Но как можно ненавидеть Маркуса? Или Кариса? Или Родага?
Губы шута прикасались к ее щеке, и дыхание тоже согревало. Почему у него такие глаза? И Маркус туда же — смотрит, будто в последний раз. Наверное, остаточное влияние крабберов.
Корин Умо все не унимался:
— Ну как ощущения, человечки? Как вы слабы, даже беспомощны, ни на что не способны…
Он говорил долго, обличал и клеймил, но так как его никто не слушал, голос его угасал, словно кто-то постепенно убавлял громкость. Тогда он решил испепелить их на месте или что-то в этом роде, сделал короткий жест, граничащий с неприличным, но ничего не случилось. Он забавно растерялся, пробормотал что-то — с тем же эффектом. Тогда, нахмурившись — ему, кстати, эта гримаса шла, придавала какую-то значимость, он вскинул руки и выдал, наверное, убойное заклинание. Лене показалось, что она увидела какие-то искры… только все равно ничего не случилось. Никак не удавалось беспомощных человечков уничтожить. Кинжалом резать пойдет? Вряд ли. С кинжалом тут очень неплохо умеют управляться. Лена улыбнулась, глядя на эльфа. А шут и Маркус даже повернуться не соизволили.
Кровь, похоже, не останавливалась. Слабость была жуткая, но как хорошо, что шут не положил ее на траву, а продолжал держать на руках, как маленькую. Какое тепло идет от него, мягкое, приятное, обволакивающее… Как хорошо, что руки Маркуса волосы поправляют. А почему я не могу сделать Шаг? Вообще, это, вероятно, классическое заблуждение. То есть Странницы — не могут. А как насчет Аиллены Светлой? Что там советовал великий ар-дракон, любитель пародировать разные мультики? Вспомни о самом необходимом. Чайник на плите оставила, чулок не заштопала, шута не поцеловала… Это не годится. Чайник снимут, заштопанные чулки убраны в сундук по причине лета, шута можно и тут поцеловать… Мысли читает! Желания угадывает. И целует. Нежно-нежно.
Ох, а ведь в Тауларме уже паника, Милит с ума сходит… Но Милит не сойдет, а Гарвин — Гарвин может, и никакой Лиасс его не остановит…
— Быстро! — заорал Маркус. — Гарвина ищите!
— Я позвал, — сказал шут, — он сейчас… вот уже.
Откуда он взялся? Он не мог открыть проход, потому что на нем браслет, не позволяющий использовать магию. Целительство, между прочим, тоже магия. И что? Гарвин протянул шуту руку.
— Сними это с меня, Рош.
И шут не стал говорить, что не умеет, а просто повозился — и снял. Гарвин сильно вздрогнул и скривился. Должно быть, снимать тоже больно… или магия пляску устроила на радостях.
— Положи ее на траву. Так… понятно. Держите крепко, чтоб даже шевельнуться не могла. Орать будет — пусть орет. Не пугаться и меня по голове не бить. Трудно будет…
Нет, Лена не орала. И не дергалась. Можно было и не держать. Какое там… было так больно, что небо почернело и скрылось. Долго-долго. Бесконечно почти. А потом пропало сразу все.
* * *Шут сидел рядом на стуле и держал ее за руку. Лена заморгала. А как, собственно, она оказалась в своей собственной кровати? В своей собственной комнате? Шут улыбнулся одними глазами. Он был очень бледный, щеки, и без того не толстые, просто ввалились, словно он неделю не ел. Лена хотела пожать его пальцы, но не получилось. Она недоуменно посмотрела на свою руку. Рука была неприлично тонкая. Усилие оказалось непомерным. Лена закрыла глаза.
Он так и сидел. Сколько? Судя по жуткому его виду, несколько дней. И судя по жуткому виду тощей Лениной руки.
— Рош, я давно… такая?
Он наклонился и поцеловал.
— Давно. Девять дней.
— Ты от меня не отходил?
Он покачал головой. Так и дремал на стуле. А может, Милит стукал его по маковке и укладывал тут же… а, ну да, вон раскладная кровать стоит. Он ложился, а его место занимал Маркус. И вряд ли они разрешали дежурить Милиту и Гарвину. Разве что в их присутствии.
— А я себя нормально чувствую, — сообщила Лена. — Только очень шианы хочу. Горячей. Можно?
— Сейчас принесу, — с плохо скрытым ликованием сказал сбоку голос Милита. — И рулет?
— И рулет, — согласилась Лена. — Есть я тоже хочу.
Правда, много съесть она не смогла, да и шианы выпила всего-ничего, но какое ликование это вызвало на лицах присутствующих! Ей ничего не говорили, отмахивались, откармливали, отпаивали. Пришел Гарвин и выгнал всех, кроме шута, который не выгонялся, без долгих разговоров задрал ночную рубашку до груди и осмотрел Лену… не как врач. Он, собственно, на нее как раз и не смотрел, пальцами водил, погружаясь в себя, потом сел на край кровати и учинил допрос.
Бок почти не болел. Шрам был как от пули — наверное, потому что Лена никогда не видела таких шрамов, всего-то круглый кусочек розовой кожи. Гарвин тоже выглядел плохо. Очень. Не от переживаний же? Не в его стиле.
— Слушай меня внимательно, — улыбнулся эльф. — Делать только то, что я говорю. Есть только то, что я даю. Пить только то, что я советую. Лежать. Хочешь, чтобы он лежал с тобой, — пожалуйста.
Лена послушно кивала. Народ стягивался в комнату. Милит. Маркус. Лиасс. Лиасс тоже какой-то замученный. Изможденный. Что-то у них случилось…
* * *Что случилось, она узнала только через несколько дней. Гарвин уже разрешил ей вставать и греться на солнышке. В комнате всегда стояли свежие цветы, один и тот же набор — ароматерапия. Одну ее не оставляли ни на минуту, даже когда главврач позволил принять ванну, шут оставался с ней. В воде тоже плавали цветы. Лена считала, что Гарвин не умеет использовать травы.
Специально для нее перед домом, посреди лужайки, поставили скамейку-качели, мягкую и удобную. Двухместную. Никто не приставал с разговорами, никто даже не смотрел в ее сторону, только она все равно знала — эльфы просто ликуют. Они сияли. Может, она научилась видеть ауры?
Она полулежала на груди шута. Он отталкивался ногой, потому что Лене нравилось качаться, и, конечно, обнимал ее.
