Константин Плешаков - Богатырские хроники
Костер горел высокой свечой. Касог начал обугливаться, доспехи его почернели. Вблизи огня запах снова стал труднопереносим. Я опустился на одно колено и сунул острие тмутороканского клинка в огонь.
Клинок нагревался медленно. По лезвию поползли синие змейки и непонятные матовые узоры. Я вглядывался в них до боли в глазах, но ничего толком разобрать не сумел, кроме извилистой, занавешенной дымом дороги, по которой медленно ползли две искры, преследующие верткую черную тень. Однако тут огонь жадно лизнул мои руки, я отпрянул, и видение скрылось.
Тут я почувствовал, что за моей спиной происходит что-то особенное, потому что по воинским рядам прошел невнятный шум. Я обернулся и тут же отвел глаза: этот старый обряд я видеть не хотел. Я тоже верю, что молния входит в тучу, как муж в жену, и что молния — мужеское достоинство Перуна, но уж больно дик восславляющий это танец…
Наконец за моей спиной гортанно закричали, ко мне подскочил жрец, выхватил мой меч из огня и торжествующе показал толпе. Получив свой меч обратно, я, как того требовал обычай, низко поклонился огню, вырвал из своей головы несколько волосков и бросил в костер. Войско одобрительно загудело…
Однако, еще только шагая к своему коню, я уже понял, что напрасно благодарил Перуна. Никакой Силы на моем мече так и не появилось.
Мстислав посмотрел на меня с опаской и даже отъехал в сторону. Я невесело усмехнулся: на таких людей не Сила, а дурь жреческая нужна…
Все подходило к концу. Жрецы сгрудились у костра и начали что-то выкапывать из-под него. Наконец, с победным воплем они выпрямились и побежали к Мстиславу; тот отпрянул… Старший жрец торжественно протянул ему на вытянутых ладонях небольшой черный камень…
Потом стали одаривать войско мохнатой прострел-травой: как считается, во время грозы молния пронзает ее и делает Сильной. Впрочем, прострел-трава действительно хорошо врачует некоторые раны.
Люди начали разъезжаться, недоуменно качая головами и вполголоса переговариваясь. От таких зрелищ они уже совершенно отвыкли. Что ж, сегодня воинский стан будет обсуждать не только прошедшую битву, но и богов. Ничего худого в этом нет.
Старший жрец поманил меня пальцем. Я неохотно приблизился.
— Ты нас не вини, — шепотом сказал он. — Не вовсе мы сегодня наврали. Может, и меч бы твой закалился, коли б поверил ты нам. Видение все-таки ж было тебе.
Я вздрогнул и нахмурился:
— Не великое видение ты мне показал, отец. Не было в нем большого смысла.
— Так ведь не все по правилам было… Не успели мы обряд приготовить как следует… Мертвеца вон даже неправильно в огонь положили…
— Кремень князю тоже пустячный преподнесли?
Старик быстро заморгал:
— Ты уж не выдавай нас, милостивец! Не соврешь — не попьешь, не обманешь — за стол не сядешь! Перунов кремень кто ж впопыхах-то найдет?!
— Да уж, — согласился я, развеселившись. — Это тебе, отец, не касогов на огне жарить.
Старец похлопал белесыми ресницами, поклонился и устало зашагал в ночь.
Ночью начался пир. В землю у княжеского шатра вбили копье и повесили на него золотую луду — Якунов позор. Дико завывали касогские трубы, глухо гремели бубны, тмутороканцы трубили в рога и горны, откуда-то повылезали чернявые обозные бабы, пошли в пляс между кострами…
С отвращением смотрел я на все это. Не много найдется на свете картин гаже, чем торжествующий победитель.
От нечего делать я вытащил из ножен меч. Нет, ничто в нем не изменилось. Конечно, я видел на нем нас с Алешей, преследующих Волхва, но конец богатырской дороги оказался скрыт огнем. Будет бой, но где, когда и какой, Перун не показал.
Внезапно я ощутил легкое жжение на груди — там, где висел алмазный Алешин крестик, и только покачал головой: мгновение назад я смотрел на клинок, которого коснулась огненная рука Перуна, а теперь со мной заговорил кроткий Иисус. Я стал прислушиваться, однако жжение прекратилось так же внезапно, как и началось. И все же это был знак: пора было скакать к другу. Ведь Алеша носит в своей руке серебряную пыль Итили. Надо ехать к Учителю — сильнее врача я не знаю. Желательно поспешить — кто скажет, когда пыль Итили покажет свою злую Силу? В том, что она рано или поздно обнаружится, сомнений у меня не было. Я уронил голову на руки и задумался.
После Тмуторокани в моей жизни наступило черное время. Снова возобновилась смута, причем смута, в которой мы не могли взять ничью сторону и в итоге были вынуждены бессильно наблюдать, как в самом сердце Русской земли проливается кровь. Было и другое, пугавшее меня не меньше, а возможно, и больше: Сила моя потускнела.
Я гадал, в чем было дело. Чары Волхва? Особое волшебство Итили, которому я обучен не был и которое сломало меня? Или просто я начинал чувствовать свой возраст и Сила покидала меня по той же причине, по какой у стариков выпадают зубы? Или я просто был излишне мнителен? Или же все дело в том, что я утратил свой богатырский меч в подземельях проклятой Итили? В любом случае, такого не бывало никогда: Сила всегда оставалась при мне, как мой глаз или голос. Теперь же я нередко чувствовал себя беспомощным, должен был во многом полагаться на Алешу, а помочь ему ничем не мог. Не повиновался мне и Мстислав, который часто заводил речь о том, что присоветовал бы в связи с тем или иным делом не я, а именно мой отсутствующий друг. Никакой ревности к Алеше у меня не было. Это чувство, хорошо знакомое нам обоим, осталось в прошедших годах, в молодости. Сейчас я боялся того же, чего боится любой человек: унизительного бессилья. Другое дело, что мне было нужно гораздо больше, чем простому смертному…
Не в состоянии дождаться утра, я выплеснул вино в костер, поднялся и зашагал к столу Мстислава.
Застолье там на некоторое время замерло. И касоги и тмутороканцы дремали, пробуждаясь только для того, чтобы отпить еще вина из чары и выкрикнуть какую-нибудь пьяную глупость. Мстислав, напротив, не спал, смотрел зорко и цепко и усмехался слабости сотрапезников (вообще должен сказать, что Рюриковичей хмель не берет).
— Что, Добрыня, наконец-то поздравить меня решил?
— Не с чем поздравлять тебя, князь..
— Как не с чем?! А золотая луда там чья на копье висит? А чье войско сейчас в дальнем лесу со стонами раны зализывает? Какой такой князь теперь на год сна лишился?!
— И твой сон беспокоен будет, князь Мстислав Владимирович…
Мстислав посмотрел на меня недобро:
— Перунов кремень мне сегодня дали…
— А что Перунов кремень — в битве он только ратная подмога. А когда со снами воевать да с тенями — тут кремень не помощник…
