Хаген Альварсон - Девятый Замок
Иначе жертва становится всего лишь платой, а сам ритуал жертвоприношения — балаганом.
Корд'аэн не видел, ослеплённый гневом, как слёзы блеснули на старческих глазах, напоённых горем. Он шёл, срывая покрывала с картин. Вот слетело и девятое, последнее покрывало, обнажив престол из костей и черепов, объятый пламенем, рождённым его, Корда, искрой.
Над горящим Рольфом, сыном Ингвара, распахнулись Золочёные Палаты.
Корд'аэн взмахнул кистью, возвращаясь на поле великого жертвоприношения.
* * *Далеко-далеко, за сотни лиг, в настоящем Эльгъяр, в захламленной, но уютной каморке, на сером тюфяке, ворочался старец, кашляя кровью в грязную седую бороду, хрипел сквозь сон, задыхался и метался в кошмарах…
Проснулся.
Тревожно взглянул на запад.
И тихо, судорожно заплакал, думая о своём лучшем ученике.
— Прости меня, Лисёнок… ты слишком далеко ушёл.
…Большая белая кошка на крыльце грустно смотрела на звёзды.
* * *В Королевской Академии Искусств стольного града Эйри есть картинная галерея. Полотна великих творцов минувшего и современности выстроились, как на параде. Толпа толстосумых зевак бредет, подобно стаду, за экскурсоводом. Экскурсоводу осточертели зеваки. Но у него — жена, дети, любовница и три кошки. Чёрная, белая и рыжая. И все хотят кушать.
Стадо подходит к стенду с девятью полотнами. Экскурсовод говорит глубоким бархатным голосом:
— Обратите внимание, дамы и господа! Перед нами — цикл работ живописца Корд'аэна О'Флиннаха, известный как "Идущие на зов". Его биографы утверждают, что этот цикл был создан им во время пребывания в легендарном Девятом Замке по заказу его владельца Глумхарра…
Экскурсовод говорит что-то ещё, но туристы не слушают. Им просто сказали, что быть в столице, но не посетить Академии — верх отсталости; что это модно и гламурненько — пялиться на размалёванные холсты, выбрасывая на это деньги.
Ну и пусть. Давайте просто посмотрим на картины великого мастера.
* * *"Осенняя печаль"
Прекрасный лес, охваченный огнём. Бездымный огонь пляшет по кронам и по земле. И совершенно непонятно — где кончаются жёлто-багряные листья и начинается пламя. А может, нет никакого пламени, а есть только эти листья, охваченные ветром? Но край полотна черен и обуглен…
След босой женской ноги на ковре рыжего мха.
"Арфа, меч и кожа"
Три женщины. Та, что посредине, сидит на янтарном троне под кроной цветущей яблони. В её багряно-винных волосах — золотая корона с рубинами, в глазах — печаль и мудрость истинной Владычицы, в руках — развернутый свиток с чертежом. Та, что справа, Снежная Королева в ледяных доспехах и снежном буране на плечах. На голове её сверкает корона, и седые волосы разметаны навстречу битве. В одной руке — синий расписанный щит, в другой — чёрный меч двергов. Та, что слева, — Весна в зеленом шёлке и розах, коронованная цветочным венком на золотых волосах. В руках её — маленькая арфа.
На губах её — улыбка, в глазах — рассвет над Белогорьем.
"Имя ничтожества"
Мёртвые холмы, чахлая сосна и дольмен на возвышении. А если присмотреться, можно увидеть в разводах седого тумана — крылатые твари несутся по небу, чудовища месят землю, безликие люди идут по воде аки посуху… Волны нездешнего моря касаются замшелых камней, стены и башни волшебной крепости парят в небе, белоснежные цветы на синих щитах и знамёнах. Идёт косой дождь, и врата сияют в вышине.
И над всем этим сходит с ума бедный скальд Дэор Хьёринсон.
"Последний из ниддингов"
Мрачный зал с высоким потолком. Посреди зала горит жертвенное пламя. Четыре железных идола-дракона отрешённо глядят в огонь. Над огнём застыл в извечном движении Золотой Крест солнца, охваченный алым кругом.
Вечно возвращающееся светило ждёт возвращения Дарина, познавшего истину.
"Смерть и солнце"
Два дверга-коротышки — братья-близнецы. Один лежит, другой стоит рядом и держит рукоять серпа, вонзённого в сердце лежащего. По серпу бежит кровь. Над двойниками — две тени. Слева, над лежащим — сгусток черноты, испускающий червистые протуберанцы — щупальца? волосы? хоботки? Паутина? Нервы? Кишки? Ниточки слизи? В алых просветах-щелочках — вожделение и тоска. Справа — пятно ярко-золотого света с красноватыми прожилками. Если присмотреться, можно заметить в сиянии золота два глаза, два птичьих ока с голубоватым отливом, строгость и надежду тех очей.
Между ними падает птица цвета засохшей крови, оставляя след.
Говорят, что эту падающую птицу мастер написал своей кровью…
"Огненное чрево мира"
Высокий черноволосый альв стоит на берегу. Он что-то шепчет. В небе над морем сходят с ума птицы.
За спиной альва многие посетители видели котёл кипящего огня, наполненный очами.
"Битва со змеем"
Открытая дверь. Дверь в обледеневший ад. Туманы и метель пляшут во мгле. На снегу видна цепочка следов, что ведёт во мрак.
Во мраке сверкают глаза дракона. Дракона, что не спит никогда. Или это только кажется?..
"Смех в тумане"
Исполинский чан, в котором кипит буря. Ночное море терзает страшный шторм. Пламя вихрится на пенных гребнях, тугими ало-золотыми коконами стремится к небу, заваленному тучами, расколотому молниями. В коконах огня обнимаются любовники и ломают друг друга враги. Пламя словно бы тащит людей из пучины волн в небеса.
— А где туман?
— А ветер подул, вот и не стало тумана.
— А смех?.
— А вы не слышите? Это море смеётся, как рыжий пивовар, ибо море — котёл.
"Улыбка судьбы"
Трон из костей и черепов. На троне — скалящийся горящий мертвец. Его глаза пока целы. Он смотрит вверх.
Оттуда на него смотрит, улыбаясь Золочёными Палатами, сама судьба.
— Скажите, — поднимает руку девчушка в милой соломенной шляпке, — а правда, что он нарисовал их очень быстро, отдав взамен несколько лет жизни?
Экскурсовод молчит. Потом медленно произносит:
— Нет. Неправда. Есть такая народная легенда, но ведь, как известно, легенды всегда врут.
Рагнарёк
Дрогнула земля, и мир утратил границы. Подул с четырёх сторон ледяной ветер. Сизые тучи сворачивались в черно-багровом небе. Снег и град похоронили оба войска под белым курганом.
— Что это? — шептал Снорри. — Что происходит, Корд?
— Легенда, друг мой, — отвечал тот с улыбкой, — та единственная легенда, которая не врет.
— Час Рагнарёк, Век Волка, Век Бурь, — кивнул Дэор. — Рухнет Мировое Древо, порвутся путы на Железном Волке, и сгинут боги и герои.
— Но не рухнут узы дружбы и братства, — сказал вдруг Асклинг. — А больше нам не на что опереться в этот роковой час.
