Джо Аберкромби - Прежде чем их повесят
— Боюсь, я… почувствовал себя нехорошо во время сражения, — прохрипел он. — Должно быть, съел что-нибудь.
Рука Берра, державшаяся за стойку, задрожала, и за его плечом возник Челенгорм, готовый подхватить маршала, если он упадет. Однако каким-то сверхчеловеческим усилием воли Берр устоял. Вест нервно взглянул на разгневанное сборище, гадая, что они могут подумать об этом ходячем трупе. Однако генералы были поглощены собственной распрей и не обращали внимания ни на что другое.
— Лорд-маршал, я должен официально заявить, что генерал Поулдер…
— Сэр, я требую, чтобы генерал Крой извинился…
Вест решил, что лучшей формой защиты будет нападение.
— Согласно традиции, — провозгласил он как мог громче, — мы прежде всего должны поздравить нашего главнокомандующего с победой!
Он неторопливо и торжественно зааплодировал. Пайк и Челенгорм немедленно присоединились к нему. Поулдер и Крой обменялись ледяными взглядами и тоже подняли руки.
— Разрешите мне первому…
— Я самый первый поздравляю вас, лорд-маршал!
Штабные офицеры последовали их примеру, за ними и все остальные, собравшиеся вокруг палатки, затем те, кто находился еще дальше, и вскоре вся округа огласилась ликующими криками:
— Да здравствует маршал Берр!
— Слава лорд-маршалу!
— Победа!
Берр дернулся и мелко задрожал, прижимая одну руку к животу, его лицо являло собой маску страдания. Вест отступил назад, подальше от всеобщего внимания, подальше от славы. Слава нисколько не интересовала его. Падение близко, он знал это, невероятно близко. Его руки дрожали, во рту стоял кислый привкус, голова кружилась. До него донеслись голоса Поулдера и Кроя — те снова сцепились и галдели, как пара разъяренных уток:
— Мы должны немедленно двигаться к Дунбреку! Стремительная атака, пока они не опомнились и не…
— Это чушь! Укрепления там слишком мощные. Нам следует окружить крепость и приготовиться к продолжительной…
— Чепуха! Моя дивизия может захватить ее завтра же!
— Бред! Мы должны окопаться! Осадное искусство, я в нем особенно силен!
И так далее, и тому подобное. Вест заткнул пальцами уши, чтобы заглушить их голоса, и отошел в сторону по разъезженной грязи. Через несколько шагов он наткнулся на выступ скалы, привалился к нему спиной и медленно опустился на землю. Он съезжал вниз, пока не сел на снег, сгорбившись и обхватив руками колени. Так он делал в детстве, когда на него сердился отец.
Внизу, в долине, в подступающей тьме он видел фигурки людей, бродивших по полю битвы. Там уже начали рыть могилы.
Достойное наказание
Недавно прошел дождь, но уже перестал. Мостовая на площади Маршалов понемногу обсыхала, камни были светлыми но краям и темными от сырости посередине. Луч водянистого солнца, в конце концов прорвавшегося сквозь тучи, сверкал металлическим блеском на цепях, свисавших с дыбы, на лезвиях, крюках и щипцах различных инструментов, разложенных на эшафоте.
«Хорошая погода для такого дела, я бы сказал. Это будет настоящее событие — если, конечно, тебя не зовут Тулкис. В таком случае ты, скорее всего, предпочел бы его пропустить».
Толпа явно предвкушала развлечение. Широкая площадь наполнилась гомоном, пьянящей смесью возбуждения и гнева, радости и ненависти. Пространство, отведенное для публики, было забито, люди стояли плечом к плечу, постоянно прибывали новые. Но здесь, на правительственных местах прямо перед эшафотом, отгороженных и хорошо охраняемых, места было предостаточно.
«В конце концов, сильные мира сего должны видеть все лучше других».
Поверх голов переднего ряда ему были видны места для членов закрытого совета. Глокта привстал на цыпочки — действие, которое он не часто себе позволял, — и разглядел копну белых волос архилектора, колеблемых легким ветерком.
Он искоса посмотрел на Арди. Она угрюмо взирала на эшафот, покусывая нижнюю губу.
«Подумать только. Сколько раз я приглашал молодых женщин в лучшие заведения города, в сады увеселений на холме, на концерты в Зале Шепотов или прямиком в свои апартаменты — разумеется, если считал, что могу себе это позволить. Теперь я приглашаю их на казни. — В углах губ Глокты родилась тончайшая улыбка. — О да, времена меняются».
— Как его будут казнить? — спросила она.
— Он будет повешен и выпотрошен.
— Что?
— Его поднимут вверх на цепях, затянутых на запястьях и на шее, но не настолько туго, чтобы он умер от удушья. После этого его живот разрежут ножом и начнут постепенно потрошить. Его внутренности будут предъявлены толпе.
Она сглотнула.
— И при этом он будет еще жив?
— Возможно. Трудно сказать. Все зависит от того, насколько хорошо палачи знают свое дело. В любом случае он не проживет слишком долго.
«Еще бы, без кишок-то».
— Это кажется… чрезмерным.
— Так и предполагалось. Это было самым диким наказанием, какое только смогли изобрести наши дикие предки. Оно предназначалось для тех, кто пытался причинить вред членам королевской фамилии. Насколько я понимаю, ничего подобного не происходило около восьмидесяти лет.
— Поэтому и толпа?
Глокта пожал плечами.
— Ими движет любопытство, однако любая казнь — это хорошее зрелище. Люди любят смотреть на смерть. Это напоминает им, что какой бы жалкой, ничтожной и ужасной ни была их жизнь… все-таки она у них есть.
Кто-то постучал Глокту по плечу. Он повернул голову — не без труда, — и увидел прямо перед собой закрытое маской лицо Секутора.
— Я разобрался с этим дельцем. Насчет Витари.
— Ага. И что?
Практик с подозрением покосился на Арди и наклонился вперед, чтобы прошептать Глокте на ухо:
— Я прошел за ней до ее дома. Возле Голтовой лужайки, рядом с рынком.
— Да, я знаю это место. И что?
— Я заглянул к ней в окно.
Глокта приподнял бровь.
— Тебе это понравилось, я правильно понимаю? И что же там внутри?
— Дети.
— Дети? — пробормотал Глокта.
— Трое маленьких ребятишек. Две девочки и мальчик. И как вы думаете, какого цвета у них были волосы?
«Да не может быть…»
— Не огненно-рыжие, случаем?
— В точности как у мамочки.
— У нее есть дети? — Глокта задумчиво облизнул десны. — Кто бы мог подумать!
— Вот именно. А я-то думал, что у этой суки кусок льда между ног.
«Это объясняет, почему ей так хотелось вернуться с Юга. Все это время ее ждали трое малышей. Материнский инстинкт. Ужасно трогательно».
Он вытер гноящийся левый глаз.
— Отлично, Секутор. Это может оказаться полезным. А что насчет другого дела? Насчет телохранителя принца?
