Кейт Ивен - Кварталы Нелюдей
- Так быть не должно - интересно, а с чем ты сравниваешь? - я никогда не видела, чтобы Эдуард кривил губы в такой неприятной улыбке, где была такая толика горечи.
- С чем угодно, - покачала я головой.
Что ты чувствуешь, Кейни Лэй? Я не могу понять, что бушует в твоём сердце?
Почему звёзды сверкают у нас под ногами?
Не знаю. А почему на твоём лице написана...
- Она - Королева моего Клана. И это прежде всего! - злобно фыркнул белокурый парень и добавил, глядя мне в глаза. - Только не надо меня жалеть, ладно? У тебя такая мина, словно тебя канонизировали и намалевали на иконе.
... жалость?
Жалость. Жалость! Жалость!! Жалость!!!
Жалость!!!
У меня закружилась голова.
Солнце зашло на севере.
Так быть не должно!!!
Я не должна его жалеть!!!
Я же его ненавижу!!! Что же это?!. Господи, почему, почему, почему?!!
- Мне тебя жаль, - прошептали мои губы, когда я отстранённо смотрела на чуть бледное лицо Эдуарда. На лицо Эдуарда, а потом - на свою собственную руку, которая потянулась к щеке Маленького Принца.
- Мне не нужна твоя жалость!!! - он вскочил, словно я протягивала к нему раскалённое серебро - мои пальцы безвольно скользнули по его груди, животу, свежим шрамам, так и не коснувшись щеки. - Слышишь?!! Чья угодно, только не твоя!!!
Я подняла взгляд. В изумрудах плясало то ледяное пламя, что поглотило меня однажды ночью. Я знала, что за ними душа кричит ещё от многих чувств, но каких? Что там, за этой злобой?
- Тогда тебе лучше найти кого-то, чью жалость ты бы принял без колебаний, - твёрдо произнесла я, глядя в это танцующее пламя. - Потому что Баст исполосовала не только твою плоть, но и душу. И это ещё вопрос, что в тебе быстрее истечёт кровью.
Он ничего не ответил, даже не вздрогнул, не изменился в лице - просто побледнел. Как рассветное небо. И это было всё.
- Меня некому жалеть, - шевельнулись его сухие губы, но произнёс это кто-то другой. Кого я не знала. Кто мог испытывать боль и страдание. Кто мог сожалеть и тосковать об утраченном.
Кто сейчас испытывал боль и страдание, сожалел и тосковал.
- Тебе стыдно рассказать кому-то, что твоя Королева так тебя отделала? - слегка прищурилась я.
- Нет. Я не имею права говорить о том, что я поссорился с ней, и из-за чего я поссорился с ней.
- Но мне ты сказал.
- Потому что это касается и тебя.
- Что?
- Это касается и тебя, - устало повторил Эдуард и осторожно, чтобы не потревожить шрамы, сел на лавку. А я осталась растерянно стоять перед ним, потому что дождь падает вверх, солнце восходит на юге, а матери рвут на части своих внуков.
- Расскажи мне, - попросила я, глядя, как белокурый парень откинулся на спинку и прикрыл глаза.
Он ведь наверняка обескровлен, обессилен. Ему наверняка сейчас плохо от полупустых жил и сводящей мышцы слабости.
Ему?!!
- Это не моя тайна, - спокойно отозвался Лэйд, не открывая глаз.
- Чёрт возьми! - встряхнула я головой. - Что это за вещь, которая касается меня и тебя, из-за которой Баст тебя едва не убила, но которую ты мне не можешь рассказать, потому что она тебе не принадлежит?!!
- Лучше тебе этого не знать, - выдохнул четверть-оборотень. - И лучше узнать одновременно. Нонсенс.
Опять это слово.
- Нонсенс в том, что я чувствую по отношению к тебе жалость, - покачала я головой. - А значит, что дело, мягко говоря, дрянь. Баст буквально порвала тебя на куски, значит, это что-то действительно серьёзное. И оно касается нас с тобой.
- Я не говорил, что оно касается нас с тобой , - возразил Эдуард, однако на меня такие фокусы не действовали.
- Если оно касается меня, но за него Баст пустила тебя на полосочки, значит, оно касается нас с тобой, - упрямо произнесла я.
- Иногда я забываю, какой сообразительной ты стала! - устало вздохнул Принц, но так и не открыл глаза, словно собирался уснуть.
И - странное дело.
Вокруг цвёл июнь, а я ощущала осень. Быть может потому, что осень никогда ничем не обманешь. Осень всегда покажет тебе, что ты чувствуешь на самом деле. Осень всегда во всё вплетёт туман, грусть и отчаянье.
Особенно если солнце уже скрылось на севере.
Но я стояла перед своим обессиленным, поверженным врагом и жалела его. Жалела и мучалась загадками. Что-то касается нас. За что-то он едва не лишился жизни, но лишусь ли я? Что объединяет меня и его, а связывает - с Баст?
Мне казалось, жизнь не может быть такой сложной. Мне казалось, что в моей жизни ещё нет того, что может её усложнить настолько . А оказалось, есть.
Жасмин пах опавшими листьями и дождём. Лето было осенним.
Я тоже думала, что так не бывает.
Вэмпи медленно выкарабкивалась на поверхность. Чуя, что я не мешаю ей, она рывок за рывком вылезала из недр моего естества и принюхивалась как собака. Понимая, что мне не до неё, что мой мир стал с ног на голову, она растекалась по жилам, постепенно становясь моей плотью.
А я ей не мешала. Мне не хотелось ей мешать. Я пускала на самотёк всё. Её, свои принципы, осторожность...
И наступил момент, когда мы с ней поменялись местами. Я свернулась клубочком в своём теле как в тёплом гнёздышке, и ощущая, и не ощущая каждое его движение, порыв, желание. Всё это переняла вэмпи. Теперь она дышала, отсчитывала пульс, сознательно делала шаги и смотрела на лицо Эдуарда.
Вот чем могли закончиться все её предыдущие порывы к свободе. Но почему же сейчас я нисколько не волнуюсь? Только ли потому, что она не собирается убивать или калечить? Только ли потому, что я могу спуститься ещё глубже в своё естество и уснуть до конца существования моего тела, предоставив вэмпи прожить отведённые мне годы?
Это казалось заманчивым. Уснуть. Видеть только сны. Послать ко всем чертям эту жизнь, не умерев. Отдохнуть от её изгибов, поворотов и обрывов, с которых я падаю.
Вэмпи будет не против. Она повела моей рукой, и я осознала, что ей нравится моё тело, что она пользуется всем, что заложено в моём мозгу: школьные знания, личный опыт, воспоминания, планы...
Она сможет прожить за меня эту проклятую жизнь...
Но я устроилась поудобней, так, чтобы не до конца терять связь со своим телом, и приготовилась смотреть на мир глазами... себя? Даже не знаю, как это назвать.
А впрочем, надо ли? Если солнце зашло на севере...
Подобрав море кружев, вэмпи осторожно присела на лавку рядом с Эдуардом. Но он не пошевелился, не поднял голову с деревянной спинки, не открыл глаза. Казалось, он крепко спит, и только опущенные уголки плотно сжатых губ выдавали боль и горечь, которые он до сих пор ощущал. Вэмпи всмотрелась в его лицо и только теперь заметила пролёгшие под глазами тени, тонкую складку на лбу и едва заметные сеточки морщин в уголках глаз. Загорелая кожа Принца утончилась, выцвела, посветлела. Как шоколад, в который вылили слишком много молока и тем самым испортили его.
