Попутчики (СИ) - Авербух Наталья Владимировна

Баронесса цур Кертиан всплеснула руками, поняв, что осталась в меньшинстве.

— Всё у вас гладко выходит! — гаркнула она. — А барон цур Фирмин?! Может, рано вы его хороните?! Что же, он вернётся — и что вы ему скажете?!

— Я сделаю его своим коннетаблем и первым советником, — ляпнул Клос.

Никто не заметил, как Вейма, которая сидела возле своей госпожи и вела записи этого собрания, подняла голову и впилась глазами в дверь. Через пару мгновения та распахнулась. В зал вошёл барон цур Фирмин собственной персоной.

— Отец! — выдохнула стремительно бледнеющая Нора. Клос тоже слегка побелел, но твёрдо взглянул в глаза тестя.

— Благодарю, — ответил старый барон, снимая с руки пропылённую перчатку. Все ждали, что он швырнёт её мальчишке в лицо и весь этот фарс прекратится… но цур Фирмин снял вторую, опустился на колено и вложил свои руки в ладони зятя. Клос наклонился, поднял барона и они обменялись поцелуем.

Все зашептались, удивлённые и испуганные. Старый барон, ещё недавний правитель союза баронов Тафелона, принёс оммаж новому Дюку.

— Алмарик! — воскликнула баронесса цур Кертиан. — Старый лис! Признавайся, ты всё это подстроил?!

— Кларамонда, я сердечно рад вернуться на родину целым и невредимым и найти свою страну не разорванной на куски, — ответил цур Фирмин. В глазах его прятался смех. — Полагаю, нам пришла пора измениться, вот что я могу сказать про своего сюзерена.

Неизвестно, что сказала бы баронесса, но тут Нора подбежала к отцу и бросилась ему на грудь. Барон, прежде не допускавший открытого выражения чувств, любовно обнял дочь и одарил отеческим поцелуем. Неохотно выпустив дочь из объятий, он подошёл к легату и обменялся с ним рукопожатиями.

— Отец Сергиус?.. — всё же уточнил цур Фирмин.

— Он самый, — широко улыбнулся легат. — Я надеюсь, у нас будет время поговорить о святых землях и вашем походе?

— Непременно, — заверил барон и повернулся к остальным.

— Разыграно неплохо, — нахмурился граф цур Вилтин, понимая, что его собственный сын сговорился за его спиной с его же, графа, старым другом, и вместе они его обошли. — Но я не шутил, когда говорил, что Клос должен подтвердить свои притязания.

— Корона, — немедленно ответил барон цур Фирмин. Он вчера добрался до Сетора, тайно снёсся с отцом Сергиусом и зятем, и вместе с ними составил план сегодняшнего заседания. Оно полностью отвечало их общим намерениям. Нору во все детали посвящать не стали: боялись, что она не выдержит душевного напряжения. — Корона Дюка, которая пропала, когда пала Гандула. В последний раз её видели на голове Старого Дюка за день до его смерти.

— Её надо найти, — предложил барон цур Ерсин.

— Всенепременно, — согласился цур Фирмин. — Мы пошлём за Виром, его семья хранила Гандулу испокон веков, возможно, он что-то сможет нам сказать. А сейчас, мне кажется, моя дочь хочет позвать всех нас на пир по случаю моего возвращения.

Нора, всё ещё смертельно бледная, поспешно закивала. К барону подошла Вейма, успевшая переписать все решения, принятые советом.

— Я предлагаю нам всем подписаться, — произнёс цур Фирмин, проглядев поднесённый список. — Полагаю, все мы согласны и с пленением графа цур Лабаниана и его семьи, и с тем, что земли графа должны быть разделены между Кертианом, Вилтином и Ерсином, и с тем, что к Норе переходят во владения берега Корбина, а к Клосу — завоёванный им Дитлин, а также Корбиниан, который передаётся ему в личное владение?.. Кроме того, отряды аллгеймайнов отныне подчиняются нашему новому Дюку… и мне, как его коннетаблю. У нас как раз есть время перед пиром принести оммаж Дюку Клосу. И завтра мы сможем обсудить новый статус городов.

Все обомлели, глядя, как барон цур Фирмин выводит ровную подпись под документом, меняющим всё в Тафелоне. Под документом, который навсегда отбирает у них власть.

— Я почту за большую честь для себя, — вступил в разговор отец Сергиус, — короновать вашего правителя в главном храме Сетора, который он так доблестно отстоял.

Больше возражений не было ни у кого. Голосом отца Сергиуса говорил сам святейший папа.

Врени сидела рядом с братом Полди во дворе дома Фирмина, в той его части, где открывался вид на реку. Сидела и смотрела на текущую мимо воду. Монах смотрел дальше, на величественный лес за рекой, на небо… когда был уверен, что Врени не видит, поглядывал и на неё. Цирюльница молчала. Она для того и приходила сюда, чтобы побыть в тишине и покое, в обществе единственного человека, который не имел привычки трещать без умолку. Брат Полди, она знала, по вечерам рисует наброски, из которых отберёт картинки для своих новых книжек. Надо бы его отругать: сидеть при свечах — чего доброго без глаз останется. Цирюльнице было лень. Ругай его, не ругай, всё одно по-своему сделает. Или сказать, что ли, тому монаху-прощелыге, он богатый… пусть подарит брату Полди изумруд, чтоб смотрел сквозь него и восстанавливал зрение?..

За спиной послышались прихрамывающие шаги. Ну, вот, помяни Врага!..

Отец Сергиус, не чинясь, уселся рядом с Врени и надолго уставился на реку. Брат Полди начал было вставать, но легат махнул ему рукой, и монах остался на месте. Врени хотела уйти, но она слишком хорошо понимала, что бежать тут бесполезно. Хватит. Она уже убегала.

— Почему ты вернулась? — спросил отец Сергиус, когда ожидание стало нестерпимым. Врени пожала плечами.

— Я не из твоей паствы, монах, не тебе меня исповедовать.

Дерзкий ответ. Очень дерзкий. Другой на месте легата отправил бы цирюльницу на костёр за такие слова. Но отец Сергиус лишь улыбнулся.

— Почему ты вернулась? — повторил он свой вопрос. Врени вздохнула. Он ведь не отвяжется.

— Потому что кто-то должен был остаться.

— Ты была не единственным лекарем в Сеторе, — напомнил легат.

— Расскажи это Иргаю, — фыркнула цирюльница. — Расскажи Увару. Много им было радости от цирюльников Сетора?

— Говорят, этот мальчик тебя подозревал, выслеживал, не дал сбежать, когда ты хотела…

— Он спас мне жизнь, — упрямо ответила Врени, но прозвучало это так неторжественно… как если бы она сказала: «Он накормил меня пирожком». Пирожок, кстати, был вкусный.

— Я полагал, что твои братья и сёстры это не ценят.

— Мои братья и сёстры ценят, когда человек идёт тем путём, который их выбрал, — ответила Врени. Она и сама плохо понимала, как можно дать высшее посвящение лекарю, который принял решение отказаться от дара смерти и нести исцеление. Было в этом что-то неправильное. Но и старший брат у неё был тоже необычный. — Я отказалась от своей слабости.

— И что теперь? — не отставал отец Сергиус. Врени покосилась на брата Полди. Вздохнула, вспоминая кабаки Ранога.

— Я уйду с теми, кому я нужна. А там посмотрим.

— Ты будешь проповедовать? — уточнил легат.

— Это не то, в чём стоит исповедоваться перед тобой, а, монах? — хрипло расхохоталась цирюльница. — Нет, я буду нести свою веру делом. Ну как? Ты ещё не решился погреть мои старые косточки?

— Врени, не говори так, — взмолился брат Полди.

— Лечить людей, не давая им покинуть мир, который, по-твоему, есть зло? — в раздумьи уточнил отец Сергиус, не обращая внимания ни на брата Полди, ни на издёвку цирюльницы.

— Умирая, мы не покидаем этот мир, — строго ответила Врени. — Мы только покидаем своих близких и перечёркиваем всё, что поняли, пока были живы. А душа по-прежнему заперта в мире, обречена страдать снова и снова. Смерть не есть благо, она только часть муки, на которую обрёк нас Создатель. Смерть, раны, болезни…

— Врени, пожалуйста, — простонал брат Полди. Цирюльница вдруг ухмыльнулась.

— Вас обрёк, — поправилась она. — Я теперь свободна.

— Разве ты не можешь заболеть? — поднял брови отец Сергиус.

— Не имеет значения, что происходит с моим телом. Моя душа свободна и однажды покинет этот мир навсегда.

Она вдруг покосилась на брата Полди.

— Но тебя мне будет не хватать, — призналась она. — Я ещё не встречала таких чистых людей и, надеюсь, не встречу.