Лиланд Модезитт - Война гармонии
Изнутри и извне слышались стоны, и Джастин уже не мог разобрать, стонет он сам или же это подают голос его враги, зажатые в коконе хаоса. Белые маги еще сопротивлялись, и энергия, высвобождавшаяся при взаимопоглощении силовых потоков хаоса и гармонии, волна за волной опаляла долину жаром нового солнца. Однако сотворенная ими самими непроницаемая сфера хаоса — по мере того, как вокруг нее выстраивалась такая же сфера гармонии — превращалась из крепости в тюрьму. Напрягая все силы, Джастин изогнул потоки гармонии, подводя их под защитное поле Белых, и их яростные вопли уже доносились до него как бы издалека, словно из бездонного колодца, который с каждым мгновением становился все глубже.
Перед мысленным взором Джастина предстали лица — напряженные, злобные, испуганные, наполненные страданием. А потом они исчезли. Серый маг полностью заключил хаос в оболочку гармонии.
«Уравновесь... — уловил он слабый, отдаленный призыв Дайалы. — Ты должен... должен уравновесить...»
Последнее усилие Джастина отозвалось взрывом. Драгоценный камень разлетелся в пыль. На миг над землей воцарилась полная тишина. Магическая тьма развеялась, и над долиной Фэрхэвена вновь засветило солнце. Правда, теперь его свет едва пробивался сквозь облака дыма. Пепел падал на долину дождем.
Потом ветер пригнал и настоящие облака — тяжелые, темные, несущие грозу. Послышался первый раскат грома.
Шар, мотаясь во все стороны на единственной уцелевшей привязи, снижался все быстрее. Джастин отрешенно смотрел на стремительно приближавшуюся землю. Глаза его горели, рот был наполнен кровью, руки и ноги налились свинцом. Даже чувства перестали ему повиноваться. Ни предотвратить, ни даже замедлить падения он не мог. Земля поднималась ему навстречу вместе с валом черноты, которая поглотила его.
Мир содрогнулся и исчез. Остались лишь дым и боль, пришедшая вместе с ослепительно белыми скребками, срезавшими мясо с его костей. По небу прокатывались громовые раскаты, и каждый удар отзывался в истерзанном теле новой волной боли.
Потом к грому присоединилось ритмичное постукивание, словно кто-то пытался достучаться до его почти угасшего сознания. Лицо ощутило холодное покалывание. Джастин с трудом разлепил веки.
Он лежал навзничь на опавшей, скомканной шелковой оболочке шара, и крупные градины, падавшие вперемешку с густыми хлопьями снега, падали на его лицо. Весь склон уже застилало тонкое белое покрывало.
«Дайала...»
Сохранившаяся нить гармонии была столь тонка, что Джастин едва смог ощутить ее присутствие. С трудом сев, он прислушался к себе. Левая нога пульсировала, и каждая пульсация отзывалась в голове белыми вспышками боли. Спина и ребра болели при каждом вздохе.
Перекатившись на бок, Джастин попытался встать, опершись руками о землю, но ладони заскользили по куче градин, скопившихся вокруг упавшего шара. В конце концов ему удалось ухватиться за сломанную корзину, успевшую наполовину оледенеть, и подняться на ноги. Не имея сил на то, чтобы подкрепить себя гармонией, он заковылял по склону, волоча поврежденную ногу, но пройдя не больше дюжины шагов, замер. У него перехватило дыхание.
На земле, возле кучи угля, в которую превратилась лошадь, отбитая у Железного Стража, уставясь в небо невидящими, мертвыми глазами распростерся Мартан. Обугленная до черноты рука моряка покоилась на груди, почти сливаясь с такой же черной форменной туникой, служившей предметом его гордости.
К глазам Джастина подступили слезы. Витающая вокруг него смерть нашла новую жертву. Еще одна Йонада, еще одна Диесса, еще одна Крителла, еще один Клерв... неужто его всегда и повсюду будут сопровождать мертвецы?
Глубоко вздохнув, Джастин побрел дальше, к едва различимой под покровом снега груде камней, страшась того, что и там он может обнаружить труп. Вывернув гармонию наизнанку, он не имел сил направить чувства вперед и не мог на расстоянии определить — жив ли его брат. Гуннар лежал без движения, перевесившись через прикрытую броневыми листами каменную ограду, однако, приблизившись, Джастин увидел, что грудь его поднимается и опадает. Он облегченно вздохнул и тут же застонал от боли в ребрах.
Небо затягивали тучи, темнее которых ему не случалось видеть. Ветвистые молнии били по сожженной и растопленной долине, где еще недавно горделиво красовался Фэрхэвен.
Даже сквозь завесу снега Джастин увидел, что Белая Башня оплыла, как восковая свеча на жарком солнце. Во всем великом городе не уцелело ни одного здания. Мощеные улицы обратились в стеклянные белые полосы, площади — в озерца обсидиана, над которыми кое-где торчали оплавленные глыбы. Растительность пеплом опадала на город, смешиваясь со снегом и градом и придавая им серый оттенок. Такой же серой ощущал Джастин и свою душу.
Бросив еще один взгляд на Гуннара, Серый маг заковылял к «Демону», лежавшему у края сожженного луга. Им с братом нужны еда, одеяла и покой.
Ослепительная молния, еще раз высветившая мертвую долину, лишний раз напомнила Джастину о том, что в ближайшее время едва ли кто-либо займется их поисками. Во всей округе не осталось в живых никого, кроме него, Гуннара да Белых магов, заживо и навеки погребенных в усыпальнице, воздвигнутой из хаоса и гармонии. Так что рассчитывать на помощь не приходится.
Хрипло рассмеявшись, Джастин сделал шаг... и передохнул... сделал шаг... и передохнул. Каждый шаг давался все труднее, но Джастин продолжал идти. Не оглядываясь на жемчужину Кандара, обратившуюся в ничто, не задержавшись у обгоревшего трупа Мартана, инженер заставлял себя переставлять ноги.
Шаг за шагом... шаг за шагом.
152
Четверо друидов стояли перед Древней, глядя на клубящийся песок. Самую младшую из них сотрясали беззвучные рыдания. Другая, постарше, поддерживала ее до тех пор, пока пески не улеглись, отметив восстановление равновесия Отшельничьего и Кандара.
— Фэрхэвена больше нет, — объявила Древняя. — Второе солнце ангелов заключено в оболочку.
— Но... какой ценой? — спросила Сиодра.
— Платить приходится всегда. Этого не происходило уже очень давно, а всякая отсрочка делает конечную цену выше. Большая часть башен в Восточном Кандаре рухнула. Некоторые реки потекли по новым руслам. Половину города инженеров смыло в море.
— И паровые двигатели прекратили работать, — добавила Фриза.
— Они не прислушались ни к моим песням, ни к своим душам, — грустно заметил мужчина — единственный из собравшихся.
— Пройдет много времени, прежде чем резервуары гармонии восстановятся, если Черные останутся верны прежним предпочтениям. Но со временем это произойдет, ибо менее всего люди склонны передавать по наследству из поколения в поколение именно обретенную ими мудрость, — промолвила Древняя и, уже обращаясь к младшей из собравшихся, добавила: — Вы с ним постарались на славу.
